Страждущий веры
Шрифт:
Ухнул ветер и застучал по ставням. Я поднялась и распахнула окно. Чего ты от меня хочешь?! Если ты всё-таки есть, если я тебя обидела неуважением и святотатственными мыслями, то забери меня одну. Забери сейчас. Только папу пощади. Я знаю, он из-за меня дурит, а я не могу найти достаточно искренних слов, чтобы убедить его, что всё будет хорошо.
Ветер дохнул прохладой, вытер слёзы и ворвался в библиотеку. Заплясал между стеллажей, уронил на пол тонкую книгу, и зашелестел страницами. Что бы это значило? Тебя ведь нет. Ты не живой. Все это говорят. Так почему я ощущаю тебя гораздо более близким, чем моих родных? Я должна перестать
Захлопнув окно, я подняла с пола книгу и пробежалась пальцами по стёртой кожаной обложке. Надо же, сборник сказаний северных рунопевцев. Никогда не читала — предпочитала слушать их в исполнении нянюшки. У неё хоть и не было гуслей-кантеле и слова в рифмы не складывались, но истории выходили волшебными. Ни одна книжка и далеко не каждый рунопевец может так же.
Открытой оказалась страница с легендой о Безликом. Моя любимая история. Так странно! Захотелось прочитать, сравнить её с нянюшкиной сказкой. Эгле грамоты не знает. Её истории в народе передаются из уст в уста, из поколения в поколение. Что-то забывается, что-то привносится новое, а как было на самом деле ни в книжке не найдёшь, ни от старожил не услышишь.
Сказание оказалось намного длиннее с несущественными подробностями и нудным описанием быта древних охотников. Удивила концовка:
«Погрузился Безликий в сон, упокоился в ледяном саркофаге, что качается на семипудовых цепях над бездной за вратами червоточин. Вековечный покой той обители сторожат неусыпные вэсы. На закате времён обагрится лёд их кровью, пробудится Безликий от вечного сна, чтобы повести охотников на Последнюю битву».
Понятно, почему о вэсах не было в других книгах. Дядя Кейл верно сказал: их никто никогда не видел. Как же Вейасу удастся их отыскать? Хотелось бы мне на это посмотреть. И на саркофаг Безликого. Чтобы вновь уверовать.
Замок ещё долго жужжал сборами. Разъехались гости лишь к вечеру. Как будут по потёмкам блуждать? Но больше меня волновал папа, который закрылся в кабинете, отказался от еды и никого к себе не пускал, даже дядю Кейла. Тот решил остаться у нас ещё на несколько дней, пока всё не уляжется. Я была очень благодарна за это. Вдвоём с Вейасом мы бы с папой вряд ли справились.
Я уже переоделась в сорочку и переплетала перед сном косы, разглядывая своё бледное, измождённое отражение в зеркале, когда в дверь постучали. Кто бы это мог быть так поздно? Я даже не успела ответить, как дверь распахнулась и на пороге появилась одетая в тёплое платье и серую шерстяную шаль нянюшка. Из-за её спины выглядывал взъерошенный и заспанный Вейас.
— Собирайся. Жых отыскал ту вёльву. Возьми для неё подарок. Если повезёт, уговорим вашу судьбу переменить, — необыкновенно взволнованно заговорила нянюшка и улыбнулась светло так, с надеждой. — Скоренько! Чего ты ждёшь?
Я пожала плечами и принялась одеваться. Хоть и не слишком верилось в успех, но обижать нянюшку не хотелось. Если уж она старого Жыха, папиного ловчего, заставила вёльву искать, то, видно, совсем испереживалась из-за дурацких пророчеств. Она ведь нас с Вейасом как родных любит. Своих детей у неё никогда не было — всё время о чужих заботилась. Вначале о маме, а потом и о нас.
Я надела башмаки поудобней и плащ потеплей: идти долго, скорее всего, придётся. И не по нахоженным дорогам, а по кривым лесным стежкам, через бурелом и трясину. Вёльвы кочуют, редко на одном месте засиживаются. Люди их рядом с собой
Вейас хмурился одним глазом, а вторым ещё спал. Плёлся за нами безучастно. Наверное, на авантюру тоже только из вежливости согласился. Молчал. Даже про папу не спрашивал, хотя стоило поговорить, учитывая, как они поругались. Но вытягивать из него слова не было сил. Пускай сами разбираются. Тем более тут я всецело на папиной стороне.
Шли долго через старый восточный лес, который селяне уважительно именовали Дикой Пущей, дремучий и древний, почти как сам мир. Пробирались через поваленные сосны, протискивались между колючими лапами молодых елей, прыгали по скользким после дождя кочкам, боясь увязнуть в болотной жиже. Только ближе к полуночи на краю небольшой поляны учуяли тягучий запах горящих можжевеловых веток и заметили рыжевато-алые отблески костра.
Нянюшка подобрала юбки и, стараясь ступать как можно тише, пошла вперёд. Мы с братом тревожно переглянулись и двинулись следом. Боязно с вёльвой встречаться, да ещё ночью посреди прожорливых лесных топей. А вдруг она от обиды на папу нас зачарует и в трясину заманит? Утопимся — вот и вся перемена судьбы будет.
Над головой басовито ухнула белая неясыть. Я зажала рот рукой, чтобы не закричать и тут же споткнулась о сухой сук. Треск огласил поляну эхом. Нянюшка обернулась и укоризненно покачала головой. Какая ж я неуклюжая трусиха!
— Кто здесь? — донёсся от костра знакомый скрипучий голос. — Дух или человек, не таи злые помыслы в ночи!
— Мы из замка. По нужде. И не мыслим ничего дурного! — отозвалась нянюшка и споро поманила нас за собой.
Вейас пошёл первым. По-моему, присутствие вёльвы ему было так же безразлично, как и дорога через дремучий ночной лес. А вот меня уже ощутимо потряхивало. Спину будто прожигал тёмный, исполненный ненависти ко всему живому взгляд. Неясыть? Жуткая птица!
Озираясь по сторонам, мы вышли к костру. Рядом на скорую руку был поставлен небольшой шалашик, накрытый еловыми лапками и ещё свежим зелёным мхом. Белоглазая карга стояла у костра чуть поодаль и помешивала берёзовой палкой бурлящее варево в огромном чёрном котле.
— Зачем явились, горемычники? — спросила она, не отрываясь от своего занятия. Отблески пламени плясали по её лицу, облекая его в причудливо изломанную маску.
— Хотели судьбу переменить, о дальноглядящая! — нянюшка встала на колени и коснулась лбом земли.
Мы с братом недоуменно пожали плечами. Нянюшка укоризненно покосилась на нас, подошла и надавила на плечи так, что нам тоже пришлось поклониться. В пояс, конечно, не в землю. Это было бы слишком. Рыцари ордена даже перед королями не кланяются.
— Простите их. Молодые ещё совсем, глупые, — смиренно попросила нянюшка.
— Их отец тоже молод и глуп? — вёльва криво усмехнулась тонким, изъеденным морщинами ртом. — Не оправдывайся, не стоит. Я хоть и слепая, но прекрасно вижу, куда мир катится. Повсюду гордыня, святотатство и лицемерие. Даже орден, хранитель древнего знания и божественного дара, утратил веру. А без веры мы ничто. Пожираем сами себя, как великий змей Йормунганд. Вот уже и с людьми войну затеяли, хотя боги наказывали не проливать человеческой крови и сражаться лишь с демонами. Седна гневается, Хозяин Вод пропал, и некому усмирить её крутой нрав. Чую, беда грядёт. Да такая, какой этот мир ещё не видывал.