Страждущий веры

Гольшанская Светлана

Ощущения вины, беспомощности и злости подстегнули мой дар и чутьё. Прорыв способностей — Сумеречники называют это так. Я выхватил меч, убил сестру и фантома, убил каждого Странника в селе. На следующее утро меня, полумёртвого, нашёл лорд Тедеску со свитой. Пообещал, что, если я хорошо ему послужу, он устроит меня в орден. Я надеялся, что так мне полегчает, но сколько бы тварей я ни убил, в орден меня не примут, и совесть тоже заглушить не удастся.

— В этом нет твоей вины, — его рассказ, его эмоции будоражили настолько, что сердце щемило от

сочувствия, заставляло негодовать от несправедливости, неправильности его истории. — Ты был всего лишь ребёнком!

— Ненавижу пустые оправдания, — отмахнулся он и отклонился назад, прячась в тени.

— Поэтому ты спас меня?

— Ты напомнила мне сестру.

Как булавкой кольнуло. Руки сжались в кулаки.

— Ты хочешь сказать, что я такая же полоумная?!

— Нет, конечно, нет, — торопливо оправдывался Микаш. — Она была намного добрее и умнее тебя.

Гадкий! Зачем только его жалела! Я встала и направилась к брату. Погонщик сидел перед спящими, скрестив лодыжки и закрыв глаза. Вороновые перья его одеяния переливались в свете очага. Казалось, он погрузился в транс настолько, что никого не слышал и не видел.

— Стой! — крикнул он. Я чуть не подпрыгнула. — Не подходи ближе. У тебя слишком сильный покровитель, лечащие духи испугаются его и убегут.

Вей лежал неподвижно между таких же неподвижных туатов. Я тоскливо вздохнула и поплелась обратно. Микаш не глядя протянул мне миску с дымящимся супом. Ели мы молча, отодвинувшись друг от друга как можно дальше. Невкусно, тошнит от однообразной пищи. Хочу, чтобы со мной был Вейас, а не Микаш. Хочу домой!

Зашелестела одежда. Погонщик встал и, пошатываясь, направился к очагу. Вымотался? Я отставила свою миску и налила суп в чистую. Погонщик устало опустился рядом, снял маску и накидку из перьев. Утёр вспотевшее лицо рукавом просторной малицы и забрал у меня еду.

Он оказался обычным человеком с плоским обветренным лицом, чересчур высокими скулами и широким лбом. Длинные тёмные волосы щедро припорошило сединой. Карие глаза грели не хуже огня. Погонщик уселся, скрестив лодыжки, и принялся за еду. Видимо, отвык от людей: не смотрел и даже не пытался заговорить.

Я закашлялась, прочищая горло.

— Как они? Духи помогли?

Погонщик удивлённо глянул на меня, взлохматил сбившиеся волосы и заговорил скрипучим, словно ржавые дверные петли, голосом:

— Давненько я не видел, чтобы огни Червоточины полыхали так ярко. Так и знал, что безумие Северной звезды кого-то прихватит. Повезло, что вы меня позвали, а то забрели бы они на край обрыва, и — конец.

— Мы вас звали? — я вытянула из-за пазухи ожерелье Юле. Взгляд погонщика стал более внимательным. Узловатые жилистые руки пробежались по косточкам с рунами.

— Младший брат всегда звал меня, когда приходила беда. Это ожерелье я сделал для него, — смягчаясь, усмехнулся он и снова застучал ложкой по миске, доедая всю похлёбку без остатка.

Я ждала продолжения, но он снова погрузился в себя.

— Вы брат Юле?

—

Хорхор-икке, — представился он. — Последний оленевод Утгардской тундры. Мои соплеменники ушли вместе с Юле искать лучшей доли на юге. А мне, как старшему сыну вождя и великому шаману, пришлось остаться. Ждать. Сторожить. Поддерживать тело чарами, пока для меня не найдётся великая цель. А как её исполню, можно будет и на покой уйти. За грань. Навсегда.

Я украдкой глянула на дремавшего, опершись о ледяную стену, Микаша. Какие же странные эти мужчины, всё им цель на блюдечке подавай. Сами придумать ничего не могут! Хорхор вон совсем старый, а туда же. Надо жить, чтобы жить, просыпаться, созерцать чудеса мира, продолжать путь.

— Как это, за грань? — спросил Микаш.

Я вздрогнула. Думала, он спит. Небось, опять в моих мыслях копался. Мысленно показала ему язык.

— Бывают шаманы малые, средние и великие. Мой младший брат средний, был средним, пока не ушёл, а теперь просто... Как это у вас называется? Целитель.

Когда наступает время, Белая Птица Умай уносит малых и средних шаманов на край света. На железном дереве у неё свито гнездо. Три года она высиживает там их души, потрошит и заменяет внутренности на новые, лучшие. Старыми лакомятся духи болезней, которые шаманы смогут лечить. После они возвращаются к людям и обретают силу.

Великие шаманы другие, старые души. Приходили в этот мир с сотворения. Нас не забирает Птица, мы сами отправляемся в путешествие на девять лет. Бесплотными мы скитаемся по свету, вспоминаем то, что истёрли жернова Мельницы душ, вглядываемся в мерцание Северной звезды, в пульсацию огней Червоточин, слушаем музыку мироздания. И понимаем, что это воплощение — последнее. Когда мы постигнем всю мудрость божественного замысла, то вырвемся из мельничного колеса и шагнём дальше, к сиянию Северной звезды.

— Очередные религиозные бредни, — невежливо оборвал Микаш.

Я пихнула его локтем. Больно! У него что под одеждой, стальные пластины?! Ну хоть замолк и отодвинулся. Грубый, неотёсанный… Стоп! Сейчас опять прочитает и начнёт об стены биться. Вдруг лёд не такой прочный? Не хотелось бы на улице спать.

Микаш закрыл глаза и вернулся к дрёме. Я облегчённо выдохнула и глянула на шамана. Тот вертел в руках чашку с дымящимся отваром. Грел ладони.

— Дядюшка Хорхор, они выздоровеют? — я кивнула в сторону отряда.

Узкие раскосые глаза превратились в щёлочки, изрезанные тонкими морщинами губы растянулись в добродушной улыбке.

— Поправятся. Безумие Северной звезды я остановил. Избавим их от мерячки, и будут как новые.

— Мерячки?

— Меряченье. Завтра покажу, сейчас поздно. Ты ведь к брату хочешь? Ступай, выспись хорошенько. Утро вечера мудренее.

— Уже можно?

Хорхор кивнул. Я подбежала к Вейасу и легла рядом, укрыв нас обоих тёплыми одеялами. Обняла его за плечи и прижалась покрепче. Соскучилась! Родной запах обволакивал, сердце билось едва-едва. Как хорошо!