Страждущий веры

Гольшанская Светлана

Теперь мы не поднимались высоко, а шли вдоль петляющих, пустых зимой речных русел. Кряжистые хребты и густые хвойные леса защищали от ветра и снегопада. Горы понижались. Асгрим говорил, что вот-вот начнётся более простой участок — плоская тундра с редкими невысокими холмами. Там ветрено, но нет шансов свалиться в ущелье или попасть под лавину. И никаких медведей!

Микаш больше не подходил и не смотрел в мою сторону. Вей тоже присмирел, но во время занятий телепатией был настолько невнимателен, что допустил меня к мыслям о том, как ему хотелось

высечь Микаша розгами. Я слышала о том, что к простолюдинам в Сальвани и южных провинциях Норикии применяли жестокие наказания, но у нас в замке такого не случалось.

Пока я читала Вея, он успел прочитать меня. Оборвал связь и печально вгляделся в глаза:

— Я похож на Йордена, да? Даже зависть не могу унять.

Я вытаращилась и замотала головой:

— Нет-нет, ты совсем не такой. Все люди иногда ошибаются. Главное — учиться на своих ошибках и не поддаваться дурным мыслям. Микаш и меня бесит порой, но в такие моменты я вспоминаю, насколько он жалкий. Со всей своей силой ему никогда не стать тем, кем можешь стать ты, Сумеречником. Используй его, попроси потренироваться. Он согласится, ведь знает, что его дело — служить, а твоё — повелевать. Видел, как легко мне удалось его победить? Действуй так же.

— Он тебе нравится?

— Почему ты всё время спрашиваешь? Будь Микаш хоть властелином Мидгарда, я бы никогда его не выбрала.

Хрустнул под ногами снег. Я обернулась. За мохнатыми елями мелькнула широкая спина. Сейчас была вторая большая днёвка в Окаёмном лесу, за которым начиналась тундра. Чтобы во время занятий нас не отвлекали, мы отошли в сторону от лагеря. Я думала, мы одни, но, оказывается, медведь продолжал ходить за нами, как привязанный.

Вейас рассмеялся, горько и обречённо. Мой напряжённый взгляд заставил его опомниться:

— Идём. Хватит уже на сегодня.

— Сейчас, только в кустики сбегаю.

Не знаю, зачем я его искала. Хотела попросить прощения? Думала, что он поможет брату? Глупо это.

Микаша выдали разносившиеся по всему лесу гулкие удары. Он стоял у толстенной сосны, единственной посреди ельника, и колошматил кулаками ствол, обсыпая себя снегом. Обострившимся за недели в темноте нюхом я уловила запах крови и подошла поближе.

— Что ты делаешь?

Он развернулся так резко, что снег с его плеч полетел мне в лицо. Я закрылась руками и отступила на шаг.

— Обтёсываюсь, разве принцессочка не этого хотела? — склонив голову набок, заявил Микаш. Он сбил костяшки чуть ли не до мяса. Ужасно! — Не нравится? Моя кровь тоже слишком грубая, слишком много земли и пота?

Он сунул свои кулаки мне под нос.

— Прекрати паясничать, — я оттолкнула их и поморщилась.

— Принцессочка воротит нос? Ах, что же мне, рождённому служить червю, сделать, чтобы принцессочка была довольна? Порхать вокруг, как птичка, и петь песни сладким голоском? Или, может, мне раздеться на морозе и побыть случным бычком? Попользуетесь и выбросите, когда надоем.

Я даже подумать не успела. Ладонь

сама впечаталась в его щёку с такой силой, что загудела. Микаш пошатнулся и уставился на меня совсем как тогда в пещере. Если ударит в ответ, то вышибет дух. Он ведь так меня ненавидит!

Микаш бухнулся на колени и ухватил меня за ноги.

— Простите меня, простите, моя принцессочка. Высеките меня, если я вас обидел. Велите мне самому себя высечь, — его глаза ошалели. Я рванулась, но он удержал. — Моё оскорбление слишком велико? Его нужно смыть кровью? — Микаш вложил в мою руку свой клинок и припал к лезвию шеей. — Ну же, рубите! Я всего лишь вещь, предназначенная служить. Слишком тяжело? Тогда велите мне самому выпустить себе кишки.

Его хватка ослабла. Я попятилась и выронила меч.

— Ты больной!

— Как скажете, принцессочка. — Микаш скривил рот в одну сторону, поднимаясь с колен. Видимо, представление закончилось.

— Не называй меня так. Я дочь лорда, а не короля. Моё имя Л-а-й-с-в-е.

— Фу! Оно тебе не идёт. Мне больше нравится прицессочка, — похабно ухмыльнулся он, подбираясь ближе.

— Оно означает свобода, и это единственное, что мне идёт!

Микаш замер и потупился. Удивился? Ничья. Что за странная у нас игра: наступаем, отступаем, а потом снова… по какому уже кругу?

— Извини за всё, что наговорила тебе… и не тебе. На самом деле я так не думаю.

— А что ты думаешь?

— Ничего, то есть, возможно, кому-то ты покажешься привлекательным и милым со всеми этими… — я взмахнула руками, изображая его грубые выходки.

— И мне не нужно никому служить?

— Ты ведь сам сказал, что не придумал ничего лучше, кроме того, чтобы идти за нами. К тому же все кому-нибудь служат: ордену, королю. По-настоящему повелевают лишь боги.

Он хмыкнул и сложил руки на груди.

— Я хотела подбодрить брата. Он в последнее время не в себе.

— Да все вы немножко того, — Микаш повторил жесты, когда я изображала его. Очень остроумно!

Даже в темноте были видны его разбитые костяшки. Я протянула ему туесок.

— Вот возьми, чтобы зажили быстрее.

Он даже не поблагодарил!

— Так… ты знаешь, что с моим братом?

— Догадываюсь, — ответил он, втирая в покрасневшие на морозе ладони мазь туатов. Я смотрела на него во все глаза, ожидая продолжения. — А ты? — я неопределённо повела плечами. — Тогда я промолчу. Ещё ошибусь, и на меня опять всех собак повесят. Сама с ним поговори.

— Он мне не скажет. Тут какие-то мужские дела, я не очень понимаю. Если бы вы побеседовали по душам… — от пристального взгляда сделалось жарко, как под палящим летним солнцем.

— Можно попробовать, — на удивление легко согласился Микаш. — Но это будет не бескорыстная услуга, а обмен. Ты тоже мне кое в чём поможешь.

Ой, нет! Сейчас опять гадость выдумает.

— Ты научишь меня драться.

— Ты дерёшься лучше меня. Намного, — напомнила я, чтобы не возникло недоразумений.