Страждущий веры
Шрифт:
— У меня на родине говорят: «Моя хата с краю, ничего не знаю» — девиз для трусов, — ответил Микаш, умом понимая, что сила все же не на его стороне.
— У меня на родине говорят: «Если ты долго смотришь в бездну, то бездна тоже смотрит в тебя». Не лезь в дела высших сфер.
— Иначе что? Погибну?
— Поверь, твоя участь будет куда хуже смерти.
Сайлус распахнул дверь и жестом попросил Микаша на выход. На этот раз он послушался. Драться вслепую на чужой территории неблагоразумно, даже для него.
Весь остаток плавания Микаш размышлял о странном капитане, но подходить близко не решался. Можно ли
Корабль пришвартовался в порту. Когда они спускались по трапу на дощатый настил длинного причала, Микаш все ещё думал об этом. Опустил на мостовую тяжёлые тюки, чтобы передохнуть и привыкнуть к твёрдой почве под ногами, которая всё ещё продолжала качаться, как палуба. В последний раз обернулся на довлеющую громадину корабля. Капитан ещё оставался на борту: отдавал распоряжения носильщикам и матросам. Микаш мысленно потянулся к нему и будто наяву услышал:
«Кто сражается с чудовищами, тому следует остерегаться, чтобы самому при этом не стать чудовищем».
Микаш наскочил на упругий мысленный барьер и отлетел обратно. Молчание.
Йорден с наперсниками бодро вышагивали впереди, счастливые вновь ступить на сушу. Пришлось поспешить.
1527 г. от заселения Мидгарда, окрестности Урсалии, Лапия
В этой пещере действительно было два выхода. Мы с Асгримом шли ко второму — пустынному, узкому и затхлому. Хотя я выставляла вперёд руки, чтобы убрать с дороги паутину, она всё равно налипала на лицо и путалась в волосах. Крутые высокие ступени заворачивались серпантином. Потолок нависал так низко, что приходилось сгибаться чуть ли не пополам. Ноги уже гудели от напряжения, когда лестница упёрлась в глухую стену. Асгрим повернул потайной рычаг, и вверху открылся люк. От сладкого морозного воздуха закружилась голова. Стражник подтянулся, а потом помог вылезти и мне.
За проведённое в подземелье время снаружи сильно похолодало. Стылую землю припорошил пушистый первый снег. Ветер сушил слёзы. Небесная ширь приветствовала пурпурными облаками. Сво-бо-да! Я как пьяная завертелась на месте, раскинув руки, и засмеялась. До чего хорошо!
Щурясь в лучах заходящего солнца, я набрала пригоршню снега и принялась оттирать кровь. Асгрим переминался с ноги на ногу и нетерпеливо кашлял. Я замотала шею шарфом и последовала за стражником. У первого бревенчатого дома на высоком фундаменте он помахал рукой и растворился в сумерках.
Кожу продирал ночной холод. Я плотнее куталась в плащ и брела, куда несли ноги — подальше от злосчастных холмов! Впереди показалось большое здание с двускатной крышей, украшенной резным коньком — белое привидение на фоне густеющей ночной мглы. Это голубиная станция, здесь отправляют послания во все уголки Мидгарда.
Я привалилась к стене дома, чтобы перевести дыхание. Круглые бревна впивались в лопатки так же больно, как камень в гостевом зале подземного дворца. Вейас остался там, потерянный, чужой… Хмельная весёлость обернулась всхлипами.
Перед мысленным взором, как осязаемый, возник образ брата: стройная фигура, правильные черты. Глаза кристально голубые, прозрачные, как озёра Белоземья. А как он улыбается! Обаятельно и лукаво, задорные ямочки проступают на щеках, тонкие складочки собираются в уголках прищуренных век. Серебристым ковылём курчавятся вихры на висках. Тёплый дурашливый голос звенит золотым смехом.
Нужно написать отцу и попросить помощи. Да, меня выдадут замуж, и я никогда не увижу Хельхейм, но я готова пожертвовать мечтами и волей ради того, чтобы вернуть брату жизнь. Пускай он будет счастлив.
Шагнув в глухую безнадёгу, я врезалась в спину прохожего.
— Простите, — пробормотала, глядя под ноги.
— Моя вина. Вы не ушиблись? — ответил приятный мужской голос с шелковистой хрипотцой.
Я подняла взгляд. Незнакомец был выше меня почти на голову. Широкие плечи укрывал подбитый волчьим мехом плащ. На стройных ногах ботфорты. Курчавые волосы выглядывали из-под широкополой фетровой шляпы с пером. Глубоко посаженные тёмные глаза по-лисьи щурились, на пухлых губах играла добрая улыбка. Холёное, гладко выбритое лицо, дорогая одежда — должно быть, кто-то из знати. Да и едва заметная картавость — явно не местный говор.
— Да у вас кровь! — он достал из кармана платок и вытер мою разбитую губу.
— Ничего страшного, — прикосновение заставило опомниться и отстраниться. — Я раньше поранился. Простите!
Забыв о нём, я снова направилась к голубиной станции. Сколько почтовая птица будет лететь до Ильзара? Месяц? Надеюсь, у меня хватит денег оплачивать комнату на постоялом дворе, пока не подоспеют ищейки.
— Милая госпожа, вы обронили!
Я нехотя обернулась. Незнакомец стоял в шаге от меня и протягивал книжку с тёмной обложкой. Мой дневник!
— Спасибо, — я схватила его и запихала обратно, стараясь не разглядывать изящные длинные пальцы и печатку в виде волчьей головы на одном из них. — Как вы догадались, что я девушка?
— О, так это была тайна? Простите, но с заплаканными глазами, понурыми плечами и мышиной походкой на мужчину вы совсем не похожи. Кто вас обидел?
Нет у меня времени на разговоры. Вот напишу письмо отцу и, может быть... Хотя нет, бессмысленно это. Я упрямо зашагала прочь и не заметила обледеневшую лужицу. Ноги поехали вперёд. Затылок уже почти врезался в мёрзлую землю, но вдруг меня подхватили крепкие руки.
— От судьбы не убежишь, — снова усмехнулся незнакомец, помогая подняться.
И я разрыдалась. До боли в пальцах вцепилась ему в плечи и никак не могла остановиться. Мягкие ладони нежно поглаживали спину, завораживающий голос шептал что-то ласковое и успокаивающее. Так хорошо! Прежде я бы никого к себе не подпустила, но теперь мне было так горько, больно и одиноко, что сопротивляться не хватало сил.
Случайный прохожий одарил нас любопытным взглядом, заставив опомниться. Я отступила и посмотрела незнакомцу в лицо, как собственному страху. Какие у него правильные, аристократичные черты...