Стражи цитадели
Шрифт:
Я села на деревянный стул напротив и заговорила шепотом:
— Кто я — не имеет значения. Но я знаю о Пути, и мне горько видеть, как тех, кто есть сама жизнь, держат в плену в этой цитадели смерти.
Его сощуренные глаза широко распахнулись.
— Огонь небесный… Кто из крепостных может знать о Пути?
— Скажем так, я более любопытна, чем это принято в Се Урот… То, что вас тревожит, связано с возвращением молодого господина? Он жестоко с вами обращается?
— Он не жесток. По крайней мере, до поездки в пустыню не был таким. Бездумным — иногда. Он очень молод,
Но посеревшее лицо выдавало его истинный страх.
— Вы думаете, они собираются убить и вас?
— Смерть меня не страшит. Если вы так много знаете о дар'нети, тогда вы должны знать, что Л'Тьер не страшен тем из нас, кого принудили жить без Пути. Нет, я боюсь за свой народ. За Авонар. За Мост и миры.
— Почему?
— Из-за этого.
Он повернул эскиз так, чтобы я могла видеть его. Два льва, стоящие на задних лапах, поддерживают арку — весьма похоже на герб Д'Арната. Но в центре части арки не хватало, и из разлома вырывалось четырехглавое чудовище, объятое пламенем. В одной когтистой лапе оно сжимало меч, а другой сокрушало две звезды, которые некогда венчали Мост Д'Арната.
— Устрашающий знак…
— Если ничего не изменится, он окажется на щите молодого господина. Он носит украшение лордов, и все, чему они учат его, — зло. И хотя я не могу понять, как это возможно, но говорят, что он — Наследник Д'Арната.
— Это правда.
— Рука Вазрина! — Плечи Сефаро поникли, словно я уронила на них небо. — Его нужно увести с этого пути. — Управляющий внезапно вскинул взгляд. — Так вот зачем вы здесь, Эдда? Вы можете спасти его?
— Не знаю. Если б я была к нему ближе… возможно…
— Я могу устроить это, если хотите.
— Что вы имеете в виду?
— Мне нужно подготовить список всех домашних рабов и крепостных, служащих здесь, и список возможных замен для всех, включая себя. Я могу вписать вас как кухонную работницу или уборщицу. Швеи в Сером доме не нужны, но подобные переводы не являются чем-то из ряда вон выходящим. Я могу внести в список нескольких швей. Кто-то может счесть это ошибкой, но вряд ли соберется ее исправлять. Никому и в голову не придет, что у крепостной есть причины предпочесть одно место работы другому.
— Если вы сможете это сделать, это может оказаться более важным, чем вы думаете.
— Я не должен ничего знать, — мягкая улыбка осветила его лицо, — но сделаю, что смогу. Но я похороню память о вашем доверии, как белка хоронит желудь по осени, и буду радоваться, вспоминая об этом, что бы ни последовало дальше.
Он отдал мне набросок и свертки черного и серого шелка.
— Всего десять. Размеры я написал. Через неделю.
— Не беспокойтесь, Сефаро, — ответила я. — И пусть свет озарит ваш Путь.
Он улыбнулся и вернул мне деревянный жетон.
Неделей позже, когда меня послали в Серый дом отнести знамена и заступить на новую должность, другой раб сидел за столом управляющего, а у меня не было жетона,
ГЛАВА 34
ГЕРИК
Вскоре после моего возвращения из пустыни я впервые столкнулся с лейранским мальчишкой. Я занимался со своим новым учителем верховой езды, отвратительной женщиной-зидом по имени Фенгара. В сравнении с ней Мерн казался добрым, как старая домоправительница Комигора. В тот день Фенгара послала рабов поджечь сухие кусты терновника, который сходил в Се Урот за растительность, и мне пришлось гнать коня между них.
Зиггет был самым норовистым конем, на каком мне только доводилось ездить. Едва завидев впереди огонь, он пришел в неистовство и принялся вставать на дыбы и брыкаться, так что у меня чуть руки из суставов не выдернулись, прежде чем мне удалось прогнать его через первое препятствие. Он вознаграждал мои старания, сбрасывая меня на землю после каждого круга, храпя и угрожая затоптать. Фенгара ничем мне не помогала. Она высмеивала меня за неумелость и неспособность подчинить животное силой. Но что бы я ни пробовал, ничего не срабатывало: ни слова, ни хлыст, ни колдовство.
К закату Зиггет был в мыле, дрожал и мотал головой, но я ему не сочувствовал. Я весь оказался в синяках и царапинах и, похоже, что-то повредил в колене. Конюхов поблизости не было, так что я сам с трудом загнал Зиггета в стойло и захлопнул ворота. Он взбрыкнул и ударил копытом в стену так, что она зашаталась.
— Вышиби себе мозги, тупая тварь! — крикнул я и собрался уходить.
Я не успел отойти и на десять шагов, когда колено отказалось держать меня. Я тяжело осел на солому, проклиная и лошадей, и лордов, и поганую, отвратительную пустыню. Когда боль в колене утихла, сделавшись более терпимой, и я поднялся на ноги, из стойла Зиггета послышался тихий голос:
— Ну и грязный же ты. Ему не следовало так поступать. Ему на пользу пойдет, если ты вышибешь мозги ему. Если б не те, кто о нем печется, я бы и сам его пришиб за то, в каком виде он тебя тут оставил.
Этот конюх выбрал не тот день, чтобы столкнуться со мной. Я заковылял обратно в конюшню, решив взглянуть, кто осмелился так обо мне говорить. Я ему покажу, кто кого пришибет. Я распахнул дверцу стойла и увидел, как Зиггет, презреннейшая тварь в Се Уроте, мирно тычется мордой в грязного мальчишку, сидящего на перевернутом бочонке. Голова мальчишки лежала на шее Зиггета на расстоянии вытянутой руки от зубов, которые едва не лишили меня пальцев чуть раньше тем же днем.
— Что ты делаешь с моей лошадью, раб? Почему-то эта картина страшно меня разозлила. Мальчишка вскочил. Это был не раб, а один из слуг без ошейников, крепостной. Я иногда забывал, что они умеют говорить, такие они все были глупые.
— Ну?
Он пожал плечами, тупо моргая, словно не понимал, о чем идет речь. Храп и удары копытом за его спиной привлекли мое внимание. Зиггет пробил в стене еще одну дыру.
Я вытащил кинжал.
— Сейчас я о тебе позабочусь, проклятый мешок костей. Ты не доживешь до того, чтобы снова меня скинуть.