Стражи границы
Шрифт:
— Хи-хи-хи, господин Яромир, ну сколько живу, но с такой реакцией встречаюсь впервые! Вырезан я из желтого нефрита, а насчет породы, честно говоря, я и сам толком не знаю. Больше всего я похож на обезьяну Ху-сунь, питающуюся кедровыми орехами. Халатом же я прикрыт, потому как вырезан я со всеми натуралистическими подробностями, а с вами дама.
Я попытался закрыть рот, но у меня ничего не вышло. Я даже оказался не в силах встать, хотя мне очень хотелось подойти к каменной обезьяне, обойти ее со всех сторон и потрогать.
Обезьяна звонко стукнула себя руками по ляжкам и снова расхохоталась.
— А вот как я двигаюсь, это разговор особый, — проговорил Сунь У-кун, в ответ на мои мысли. — Да придите же в себя, господин Яромир!
Я встал и сделал шаг навстречу
Сунь У-кун кивнул головой, подошел поближе к дивану и присел на задние лапы. Я обошел его со всех сторон, рассматривая и с трудом удерживаясь, чтобы не ощупать. Красивый, желтовато-серый камень кое-где пересекали коричневые полоски. Интересно, где Сунь У-кун раздобыл такой большой кусок нефрита? Или он полый внутри?
Каменная обезьяна снова захихикала. Когда она смеялась, черты ее лица словно подергивала рябь. Я понял, что прекрасный царь обезьян задействовал для перемещения в пространстве магию измерений.
Сунь У-кун вытянул руку.
— Можешь потрогать, — разрешил он.
Я нерешительно протянул свою руку, как вдруг услышал от двери голос Венедима. Я даже не обратил внимания, что он вошел.
— Вы сейчас полностью трехмерны, господин Сунь У-кун? Яромиру не стоит прикасаться к многомерным тварям.
Я настолько забалдел от такой постановки вопроса — причислить прекрасного царя обезьян к тварям! Это додуматься надо! — что оторвал, наконец, взгляд от каменной обезьяны и посмотрел на Венедима. Он был в своем естественном, то есть восьмимерном облике.
— Не удивляйся, — снова захихикал Сунь У-кун. — Я сотворен, значит, меня можно причислить к тварям, если рассматривать слово «тварь», как объект творения и рассматривать его в данном контексте исключительно применительно к моей телесной оболочке. К существам же меня причислить нельзя хотя бы по той простой причине, что я не существую. По крайней мере, в таком виде, какой вы наблюдаете в настоящий момент. Да, Венедим-то прав. Ты можешь меня коснуться, Яромир, но только когда я не буду двигаться.
С этими словами, каменная обезьяна застыла, и я потрогал ее руку. О, паньгуань побери, обычная каменная рука. Статуя, без признаков жизни. Подсознательно я ожидал ощутить биение пульса, но, помилуйте, откуда пульс в камне?
Я убрал руку, и Сунь У-кун кивнул.
— Вы правы, Яромир, пульса нет. Причем уже очень много лет. Садитесь, Яромир. О чем вы хотели меня спросить?
Я несколько пришел в себя.
— Прежде всего, я хотел поблагодарить вас за помощь. За то, что нам всем будет позволено покинуть границу.
Сунь У-кун кивнул.
— Не за что, Яромир. Считайте, что мы квиты. За эти несколько минут я повеселился так, как не случалось уже многие годы. Но спрашивайте!
У меня в голове вопросы роились, и я никак не мог выбрать с чего начать. Почему нефрит, почему такого цвета, что у него внутри, как он может есть и пить, правда ли он может летать на облаках, а если может то как, есть ли у него посох…
Сунь У-кун прервал хаотичный разбег моих мыслей.
— Итак, господа, сейчас я расскажу вам сказку, — торжественно проговорил он. На этот раз захихикали мы. Уж очень нелепо это прозвучало.
Глава 18 Прекрасный царь обезьян
— Итак, господа, давным-давно, примерно в то время, когда Шан Ян писал свой бестселлер, а Цинь Ши Хуан-ди еще даже не родился, не то, чтобы взяться воплощать в жизнь ночные кошмары, на гору, под названием Священная терраса в пещеру Косых лучей луны и звезд, пришел молодой человек. Что говорить о его прошлом, у бессмертных нет прошлого. Скажу только, что к своим тридцати годам молодой человек получил прекрасное, по тем временам, образование, мечтал о самоусовершенствовании и о переустройстве мира, которое полагал возможным произвести через самоусовершенствование и познание истины. Оставался один вопрос. Самый главный. Познание истины.
Может быть вам приходилось слышать, что по даосской теории, для познания истины необходимо, познать себя. Как писал Лао цзы, «Знающий людей благоразумен. Знающий себя просвещен». Опять таки:
Дойдя до пределов пустот… (то есть медитируя, — пояснил как бы в сторону прекрасный царь обезьян),
— …Сосредоточусь в недвижности и покое. Здесь сотворяются купно мириады вещей, И я наблюдаю за их возвращеньем. Вот вещи роятся — И каждая вновь возвращается к корню. Возвращение к корню — это успокоение, В успокоении — обретение новой судьбы; В обретении новой судьбы проявляется вечность, В познании вечности — просветленье. Не познавшие вечность в ослепленье творят злодеяния, Познавший вечность вмещает ее в себя. Вместивший ее уже не своекорыстен, Не своекорыстный способен быть государем. Государю доступно небесное. Доступен небесному Путь, А Путь долговечен: В негу погрузился — и нету преград! [2]2
Лао Цзы. Даодэцзин, XVI
Прекрасный царь обезьян вздохнул, — Да, господа, в те годы этот молодой человек мечтал стать государем и управлять Поднебесной. И для этого изучал Дао. Гораздо более практично поступил Цинь Ши Хуан, который изучил книгу правителя области Шан и вырезал шестьдесят процентов населения Поднебесной под предлогом наведения порядка. И стал властителем в Поднебесной. Этот же молодой человек, да, я не сказал, его звали Сунь У-кун, совершенно случайно попал в пещеру Косых лучей луны и звезды. Места, скажу я вам, красивейшие. Позже о них написали стихи:
Вся в радуге — туманов пелена; Сияют ярко солнце и луна, И кипариса тысячи стволов Вбирают жадно влагу облаков, Бамбук высокий в тысячу колен Листвой зеленой взял ущелье в плен, И золотой парчой цветы лежат, А травы льют у моста аромат. Все заросло темно-зеленым мхом, С вершины повисает он ковром; Порой священным крикам журавля Внимает потрясенная земля, И фениксов прекрасные четы Слетают постоянно с высоты. Когда кричит журавль, протяжный звук Летит и небо сотрясает вдруг; Когда же длится фениксов полет, В их оперенье радуга цветет; Играя, в чаще спутанных лиан, Мелькают стаи желтых обезьян, Гуляют белоснежные слоны, А тигры и видны и не видны — Скрываясь, прячутся они в тени, И снова появляются они. К благословенной присмотрись стране — Она поспорит с раем в вышине! [3]3
У Чэн-энь. Путешествие на запад