Стражи утраченной магии
Шрифт:
— Я видела сон, — объявила Ранесса. — Мне было сказано, чтобы я отправилась вместе с тобой.
Джессан решил, что скорее привяжет тетку к дереву, чем позволит ей присоединиться к ним. Но тут он заметил, что Ранесса смотрит совсем не на него, а на дворфа.
— Поехали, дворф, — бросила она изумленному Вольфраму. — Садись позади меня. Пешком идти слишком долго, а нам надо спешить.
— Но… но я… я… — Вольфрам откашлялся и вновь обрел дар речи. — Ни в коем случае, — сердито возразил он и вдруг поднес руку к запястью. — Что? — ошеломленно произнес он. — Нет, — простонал Вольфрам. — Не просите меня об этом.
Несколько
— Что это с тобой? — сердито просила Ранесса. — Ты никак спятил?
— Я спятил? — повторил Вольфрам, широко раскрыв рот. — Я?
Дворф сверкнул глазами на Ранессу, потер запястье и снова затряс головой.
— Должно быть, я действительно спятил, соглашаясь на такое.
Один из старейшин схватил поводья.
— Мы не позволим тебе уехать, Ранесса. Твой брат поручил нам заботиться о тебе. Если мы отпустим тебя, то нарушим обещание, данное Рейвенстрайку.
— Да замолчи ты, старый болтун, — сердито ответила Ранесса.
На солнце сверкнула сталь меча.
— Отпусти поводья, или твоя рука будет болтаться на них отрубленной.
Ранесса не умела ни ездить на лошади, ни держать в руках оружие, но никто не сомневался, что она готова выполнить угрозу. Старейшина слегка кивнул в сторону Ранессы, и остальные тревинисы плотным кольцом обступили лошадь.
— Не подходите ко мне! Слышите? Предупреждаю! — закричала Ранесса.
Но крик криком, а ее охватил ужас: она находилась в состоянии зайца, пытавшегося ускользнуть от гончих. Страх передался и лошади. Той вовсе не нравилась ни всадница, ни люди, мешавшие ей двигаться. Лошадь выпучила глаза и оскалила зубы, готовая броситься на людей.
— Отпустите ее! — послышался голос Бабушки.
Бабушка стремительно проталкивалась сквозь собравшихся вокруг тревинисов, бросая на них сердитые взгляды.
— Почему сон Ранессы заслуживает меньшего уважения, чем сон кого-нибудь другого?
Бабушка обвела свирепым взглядом собравшихся.
— Будь на ее месте кто-то из вас, вы бы подчинились воле богов. Так?
Бабушка была права. Тревинисы, как и пеквеи, относились к снам с вниманием и уважением. Очень часто воин узнавал во сне свое взрослое имя.
— Сон велел Ранессе отправиться в путь, — продолжала Бабушка. — Удерживая ее, вы оспариваете волю богов.
— Пусть едет, — сказал старейшина, отступая назад. — Но дворф волен сам решать, поедет ли он с нею или отправится один.
— Это вы так думаете, — пробормотал себе под нос Вольфрам. — Пусть едет со мной, — произнес он вслух, угрюмо посмотрев на Ранессу. — Но учти, я не поеду у тебя за спиной, словно новорожденный младенец. И убери меч, пока не оттяпала себе титьки.
Подойдя к лошади, Вольфрам прижался к ее морде. Лошадь благодарно его лизнула. Вольфрам еще раз зло посмотрел на Ранессу и в ответ получил такой же злой взгляд. Эта молчаливая война за первенство продолжалась еще некоторое время, затем Ранесса опустила глаза. После нескольких неуклюжих попыток ей удалось засунуть меч в кожаные ножны. Недовольно сопя, она переместилась ближе к лошадиному хвосту, освободив место для дворфа.
Вольфрам извлек из лошадиной пасти мундштук и отбросил его прочь, потом отстегнул и выбросил поводья. Дворфы обладали способностью сливаться со своим конем в одно целое, заботясь друг о друге и относясь друг к другу с одинаковым
— Упрись коленками ей в бока, — велел он Ранессе. — Если боишься упасть, держись за мою рубаху. Но учти: если свалишься, я из-за тебя останавливаться не стану.
Он мягко хлопнул пятками по бокам лошади, щелкнул языком, и умное животное двинулось к реке. Вольфрам чувствовал себя легко и уверенно. Ранесса ерзала взад-вперед, пытаясь следовать его наставлениям, и крепко держалась за одежду дворфа.
Джессан слышал, как по деревне, подобно свежему ветру, пронесся вздох облегчения.
— Хотел бы я знать, что скажет твой дядя, — произнес Башэ.
— Вряд ли он вообще что-нибудь скажет, — ответил, пожимая плечами, Джессан.
Юноша был прав. Боги объявили свою волю. О чем тут еще говорить?
Джессан увидел нескольких пеквеев, направлявшихся к ним. Они кричали, что в деревне кто-то сильно порезал палец и Бабушка должна вернуться и помочь бедняге. Однако Бабушка, когда ей было нужно, мастерски умела притворяться глухой. Схватив посох, она двинулась к реке.
— Идем, — сказал Джессан, и все трое покинули деревню.
Когда они проходили мимо кладбища, Джессан остановился.
— Покажи ему, — велел он Башэ.
Башэ повесил мешок Густава себе за плечи. Но мешок был столь большим для коротышки-пеквея, что при ходьбе ударял его по ногам. Джессан предложил взять мешок на свои плечи, однако Башэ отказался, напомнив, что рыцарь вручил мешок ему. Значит, он должен нести мешок сам и передать его в целости и сохранности вместе с содержимым в руки госпожи Дамры.
Башэ поднял мешок над головой.
— Видишь, я исполняю твою волю, — крикнул он.
По густой траве, что росла на кладбище, пробежала зеленая рябь. Листья на ореховых деревьях, окаймлявших последний приют тревинисов, зашелестели. Но то был просто ветер.
Что бы ни сулило им это путешествие, оно началось.
ГЛАВА 12
Когда умирающий Владыка Густав давал Рейвенстрайку мудрый совет — отвезти проклятые доспехи в Дункар и отдать в тамошний Храм Магов, ни он сам, ни тем более Рейвен и подумать не могли, что в исполнение этого замысла вмешается Пустота.
Верховного Мага из дункарского Храма Магов считали самым могущественным человеком в королевстве, обладавшим даже большей властью, нежели король Моросс. Король отличался глубокой набожностью. Однако его придворные утверждали, что Моросс просто рад переложить вину за свои беды на плечи богов. Он без конца повторял свое излюбленное утверждение: «Все в руках богов», тем самым снимая с себя всякую ответственность.
К счастью (хотя впоследствии это обернулось для Моросса большим несчастьем), Верховный Маг в местном Храме Магов был человеком сильным, мудрым и смышленым. Он с радостью помогал королю во всех важных делах. Верховный Маг Дункара вызывал благоговейный ужас у всех, кто его знал. Прямой, суровый, без тени улыбки на лице, он достиг своего высокого звания благодаря усердному труду и служению и не видел причины, почему бы и другим не следовать его примеру. От своих собратьев он требовал абсолютной преданности и безоговорочного послушания. Новички испытывали перед ним изрядный страх, маги уважали его, а народ относился к нему с глубочайшим почтением.