Стражи. Боги холода
Шрифт:
– Таня, это я вас приглашаю. И это я все оплачу. Хорошо?
– Хорошо, – ответила она, и Ян с облегчением выдохнул.
До Таниного дома их довез молчаливый Владимир.
Ян поднялся вместе с ней, вежливо поздоровался с Мурчем, дождался, когда Таня добудет из недр рабочего стола красную книжечку паспорта, и исчез, напомнив на прощание:
– Завтра с утра звоню.
Как только за ним захлопнулась дверь, Таня прислонилась к ней спиной, закрыла глаза, и пробормотала:
– Береснева, кто-то сходит с ума. Кажется, ты.
Московский
Скромная вывеска над боковым входом, глазок видеокамеры – вот и все, что указывало на то, что за дверью находится офисное помещение.
Взбежав по ступенькам, Вяземский дернул на себя тяжелую дверь, кивнул двухметровому молодцу, выросшему из-за стойки с мониторами, и проследовал к себе в кабинет.
На ходу бросил секретарше – серьезной шатенке в строгом брючном костюме:
– Анна, пожалуйста, вызовите господина Сигурдсона.
Начальник службы безопасности появился на пороге кабинета через полторы минуты.
Посмотрел на шефа, явно пребывающего в состоянии тревожной задумчивости, и, приоткрыв дверь, высунул голову в приемную:
– Аня, пожалуйста, два кофе. Да, еще – нас с Яном Александровичем здесь нет.
Шатенка коротко кивнула, и Олаф закрыл дверь.
– Наглеете. Субординацию нарушаете. Анну Аней называете. Кстати, ей это нравится, – с тоской произнес Вяземский, откидываясь в кресле, и устало закрывая глаза.
Постучавшись, вошла Аня, ввезла столик с дымящимся кофейником и прочими принадлежностями для ценителей кофе.
Вяземский полез во внутренней карман ветровки:
– Анна, будьте добры, сделайте для владелицы этого паспорта шенгенскую мультивизу, и закажите нам с госпожой Бересневой билеты в Берлин. В Берлине нам потребуются два номера в какой-нибудь приличной тихой гостинице.
– На какой срок, Ян Александрович? – уточнила Анна.
– На двое суток.
Дождавшись, когда секретарша выйдет, Олаф поднял бровь и всем лицом изобразил недоумение:
– Даже так?
– Даже так, Олаф, даже так. А сейчас я тебе буду рассказывать, почему.
Рассказывать Вяземский умел. Он коротко и точно изложил все, что говорила ему Татьяна, не забыв охарактеризовать и эмоциональное состояние Бересневой.
Слушая ту, часть, о которой уже знал, Олаф вежливо кивал, а в тот момент, когда Вяземский заговорил о серийных убийствах с расчленением, что-то эмоционально пробормотал и, резко подавшись вперед, поставил чашку на столик..
Закончив рассказ, Вяземский допил кофе и снова откинулся в кресле.
Сложив пальцы домиком, уперся ими в подбородок, помолчал.
Молчал и норвежец.
Наконец, наливая себе вторую чашку кофе, произнес:
– И что это может значить, как думаете?
Вяземский качнулся вперед, оперся локтями о столешницу:
– Нет уж. Сначала я хочу услышать ваши соображения, уважаемый господин Сигурдсон.
– Если коротко,
– Это я и сам понял, – махнул рукой Ян. – Вот где он сидит, и на каком этапе от нас такую важную информацию закрыли? Как думаете?
– Да нечего особо думать. Девушка сама сказала – дело у милиции, не церемонясь, забрали «соседи». До нас информация не дошла, а договоренность со «Спецотделом» еще никто не отменял, если я не ошибаюсь. Однако, мне никто о таком аспекте этой серии, как расчлененка, не говорил. Даже не намекнули, сукины дети!
– Русеете, Олаф, русеете, – с удовлетворением отметил Вяземский. – Ишь, как кроете.
– А-а-а! Тут поработаешь, начнешь хлестать водку и мечтать о возрождении Российской Империи почище самих русских!
– Так начинайте прямо сейчас! – рассмеялся Ян, и тут же посерьезнел: – Ладно, разрядились, теперь работаем. Я рассуждаю, если вы где-то видите нестыковку, поправляете. Идет?
– Идет, поехали, – кивнул Олаф.
– Начинаем плясать от убийства Мартынюка. Первые преступления произошли незадолго до его гибели, но он о них в донесениях не сообщал. Значит, или подробности и ему были неизвестны, или он только начал заниматься серией, и просто не успел отметить их в сводке.
Далее – убийства носят явно ритуальный характер. Татьяна точно запомнила слова оперуполномоченного о том, что расчленение делалось не в приступе ярости, а так, словно убийца старался добиться какой-то цели.
– Возможно, конечно. Но, почему это не может быть обыкновенный сумасшедший, свихнувшийся на сатанизме? – Олаф взял на себя роль «адвоката дьявола» и выискивал слабые моменты в построениях шефа.
– Возможно и такое. Но теперь давайте сопоставим это со временем появления здесь Мануэля Лесто, попыткой прощупать Татьяну Бересневу, и гибелью капитана Нифонтова, занимавшегося убийствами, и Станислава Загорулько, пытавшегося накопать информацию на Лесто.
Дойдя до книжных полок, Вяземский провел пальцем по корешкам, и развернулся:
– Теперь приплюсовываем к этому странное молчание «Спецотдела», который всегда сохранял в отношении Ордена благожелательный нейтралитет, а то и выступал союзником, и получаем следующие малоутешительные выводы…
Прервавшись, он сделал глоток кофе, и продолжил:
– В «Спецотделе» сидит крот. И, скорее всего, не один. И не «крот» даже, а несколько продажных мерзавцев, которым хорошо заплатил Лесто или его хозяева. Это вывод номер раз.
– А номер два? – спросил Олаф.
– А номер два со всей очевидностью вытекает из предыдущего. Готовится что-то крупное. И осуществиться это должно в ближайшие дни. Уж больно «горячая» информация об убийствах, такую долго не удержишь, проще слить дозировано. Раз они пошли на такую тотальную молчанку, значит, им надо выиграть буквально три-четыре дня, максимум, неделю, а дальше информация потеряет актуальность, или сама ситуация кардинально изменится.