Стражи. Боги холода
Шрифт:
Бесшумно открылись двери лифта. Этаж встретил их уютной тишиной давно обжитого, ко всему привыкшего, здания.
– Вот и ваш номер, – сказал Вяземский, останавливаясь перед дверью с номером 503. – Мой чуть дальше, пятьсот седьмой.
Таня открыла дверь, и вошла в маленький, но на редкость уютный, похожий на старинную шкатулку, номер.
Вяземский тихо вошел следом, помявшись на пороге, поставил Танину сумку, и сказал:
– Ну, вы обустраивайтесь, я буду у себя в номере.
Сердце гулко бухнуло, и застряло где-то в горле. Таня поняла, что внутри
Непослушными ногами она сделала несколько шагов и, обняв Вяземского, уткнулась в его ветровку.
Губы не слушались, но она выговорила, наконец, то, что хотела сказать с первой их встречи:
– Останься, пожалуйста. Не уходи.
Они долго лежали обнявшись.
Таня крепко обхватила руку Яна, и уткнулась ему носом в плечо. Она лежала, очень тихая, напряженная, и улыбалась неуверенной, готовой смениться слезами, улыбкой. Ей было необыкновенно хорошо, и, одновременно, очень стыдно.
Не поднимая головы, она тихо спросила:
– Я дура, да? Легкомысленная идиотка?
Ян осторожно высвободился из цепкого кольца ее рук, и приподнялся на локте. Тане захотелось зарыться в подушки и одеяла, и она потянула край наволочки на себя. Но Ян не позволил. Кончиками пальцев он нежно отвел прядь ее растрепавшихся волос, очень серьезно всмотрелся в лицо, а потом, все также молча, крепко обнял.
И им стало легко и хорошо.
Около трех часов дня голод все же заставил их, посмотрев друг на друга, расхохотаться, и в один голос сказать:
– А где бы тут поесть?
Пока Ян принимал душ, Таня сладко потягиваясь, прислушивалась к тихим шумам незнакомого города. Они оказались деликатными и странно успокаивающими. Хлопнула дверь номера напротив, женский голос прострекотал короткую фразу на незнакомом языке. Таня почему-то решила, что испанском. И снова все стихло, лишь шумела вода в ванной. Она представила, как струи воды бьют по сильному поджарому телу Яна, и зажмурилась от удовольствия.
Выйдя из душа, он сел на краю кровати, и потянул ее за большой палец ноги:
– Вставай. Твоя очередь.
Рывком сев, она снова обняла его, крепко поцеловала, и умчалась в душ. Плечо все еще болело, но сейчас она не обращала на это внимания.
В пустом гостиничном ресторане они повергли в легкий ступор официанта, принимавшего заказ, заставив переспрашивать – точно ли господа никого не ждут к обеду.
Уверили, что не ждут, и стремительно расправились с принесенным заказом. Правда, мороженое доедали уже с некоторой ленцой, глядя друг на друга, и, то и дело, расплываясь в улыбках, по которым окружающие безошибочно узнают влюбленных.
А потом они бесцельно бродили по Берлину, и Ян рассказывал обо всем, что знал в городе.
В каком-то торговом центре, Ян уговорил ее купить легкую куртку, взамен той, что погибла во время ночного нападения у гаражей, и жутко обиделся, когда она сама полезла
Выйдя из магазина, перебежали на другую сторону улицы и, не сговариваясь, зашли в кафе, и заказали по большой чашке кофе и какие-то необыкновенно вкусные, как уверил их официант, булочки.
За окном темнело, некоторые витрины засветились теплым золотистым светом, а большинство попряталось за тяжелыми стальными ставнями.
– У нас в это время жизнь только начинается, – заметила Таня, кивая на человека деловито запиравшего небольшой магазин.
– Здесь совершенно другой ритм жизни. Хотя это столица, но в восемь-девять вечера, особенно в будние дни, ты увидишь на улицах только туристов. Кстати, это кафе тоже скоро закроется, здесь не так много мест, работающих допоздна.
– Ян, скажи, а кто ты на самом деле? – неожиданно спросила Таня. Еще мгновение назад она и сама не подозревала о том, что задаст этот вопрос. Просто, вдруг, в голове сложились в единую картину куски мозаики, все эти дни кружившие в ее голове, и она поняла, что Ян что-то недоговаривал.
Она посмотрела ему в глаза и уточнила:
– Я не перестала верить тебе. Просто, если можешь, скажи. Если нет – скажи, что не можешь говорить.
Ян промокнул губы салфеткой, чашки, аккуратно свернув, положил возле блюдца. Смешно сморщившись, почесал кончик носа и, что-то решив, решительно произнес:
– Ну, хорошо. Скажи, ты веришь в колдовство? В существование древних богов? В то, что, умирая, человек не превращается в гниющий труп?
Таня уже открыла рот, чтобы ответить все, что думает, но Ян поднял руку, не давая ей заговорить:
– Вспомни все, что происходило с тобой в последние дни, и подумай, прежде чем ответишь.
И она промолчала.
Оглянувшись через плечо, Вяземский о чем-то спросил по-немецки официанта, стоявшего возле барной стойки и, дождавшись ответа, перевел Тане:
– Они будут открыты еще около часа. У меня хватит времени рассказать тебе все вкратце. Потом, я отвечу на твои вопросы. Если они, конечно, будут.
Таня, вертя в пальцах изящную ложечку, пыталась найти правильные слова для ответа. В конце концов, просто сказала:
– Да. Теперь, верю.
Ян удовлетворенно кивнул:
– Правильно делаешь. Значит, я могу рассказывать, не опасаясь, что меня примут за сумасшедшего. Только, предлагаю, сначала заказать еще кофе.
Он улыбнулся: – Все равно, спасть мы ляжем очень поздно. Я еще поведу тебя смотреть на ночной Берлин с крыши Рейхстага.
Таня, уперлась локтями в стол, и положила подбородок на ладони. Она не отрываясь смотрела на Яна, и была счастлива. Неужели он не понимает, что бы он ни сказал, это уже не сможет перечеркнуть то, что произошло между ними. Сегодня днем она чувствовала себя совершенно счастливой, и это чудо подарил ей он – Ян Вяземский. Она верила ему безоговорочно, и была абсолютно спокойна. Даже если он скажет, что миру осталось существовать три дня, она не испугается. Ведь рядом он – а значит, все закончится хорошо.