Стрекоза в янтаре. Книга 2. Время сражений
Шрифт:
Он не торопился и был очень осторожен; так же, как и я. Каждое прикосновение, каждое движение должно было быть особенным, запоминающимся — драгоценный талисман перед пустотой будущего.
Я нежно касалась каждой впадинки, всех потаенных местечек его тела. Ощущала изящество и силу каждой кости, изумительную крепость мускулов, их гибкость на плечах, упругость и гладкость длинной спины, твердость, словно из мореного дуба, ягодиц.
Ощущала солоноватый пот в углублении у него на шее, мускусное тепло волос меж его ногами, сладость большого нежного рта, пахнущего сухими яблоками
— Ты так прекрасна, любимая, — шептал он мне, касаясь нежной влажной кожи между моими ногами.
Его голова была всего лишь темным пятном на белом пятне моих грудей. Дыры на потолке пропускали только слабый свет хмурого неба; мягкие раскаты весеннего грома бормотали что-то за хрупкими стенами нашего временного пристанища. Он будто одеревенел в моих руках, его желание было так велико, что каждое мое прикосновение заставляло его стонать в страстном желании еще большей близости.
И потом он взял меня, он вошел в меня, как нож в ножны, мы сливались в едином движении, жаждуя полного воссоединения и страшась его, потому что знали, что за ним — вечная разлука.
Он снова и снова заставлял меня подниматься на вершину, а сам отступал, задыхаясь, содрогаясь, останавливаясь на самом краю бездны. Так длилось и длилось. Наконец я коснулась его лица, вплела свои пальцы в его волосы, крепко прижала к себе, прогнулась в спине и бедрах…
— Иди ко мне, — тихо сказала я. — Иди. Вот сейчас!
Он уступил мне, я — ему, мы отчаянно избывали свою страсть, наши крики медленно стихали вдали, гулко отдаваясь в темноте нашей холодной каменной хижины.
А потом мы лежали неподвижно, крепко прижавшись друг к другу, его тело было таким крепким, полным огня и жизни. И через несколько часов оно перестанет существовать? Разве это возможно?
— Послушай, — тихо сказал он. — Ты слышишь?
Сначала я не слышала ничего, кроме шума ветра и шороха дождя, падающего через дырявую крышу. А потом услышала это — мерные неторопливые удары его сердца прямо напротив моего: наши сердца бились в унисон, в едином слаженном ритме. Кровь проходила свой горячий круг через него, потом через хрупкую перемычку между нами, через меня и возвращалась к нему.
Так мы и лежали под самодельным укрытием из плаща и пледа, на ложе из нашей одежды, переплетясь друг с другом. Затем он отпустил меня, повернул спиной к себе и прикрыл мой живот своей рукой, дыша мне в затылок.
— А теперь немного поспи, любимая, — прошептал он. — Я тоже посплю, вот так — держа в руках тебя и ребенка.
Я думала, что не смогу уснуть, но усталость была так велика, что я сразу же скользнула в сон. Перед рассветом я проснулась, руки Джейми все так же обнимали меня, я лежала и наблюдала, как ночь незаметно превращается в день, и тщетно мечтала о возвращении в благословенную темноту ночи.
Я отодвинулась от него и приподнялась на локте, чтобы видеть, как ложится свет на резкие выразительные контуры его лица, такого невинного во сне, как поднимающееся солнце зажигает пламенем его волосы, — и все это в последний раз.
На меня накатила волна невыразимого ужаса, должно быть, я застонала, потому что Джейми открыл глаза. Увидев меня,
— Джейми, — сказала я голосом, хриплым от сна и подавленных слез, — Джейми, я хочу, чтобы на мне остался твой след.
— Что? — спросил он, вздрогнув.
Маленький нож, который он носил в чулке, лежал рядом — резная рукоятка из кости оленя темнела на куче одежды.
Я дотянулась до него и подала Джейми.
— Сделай надрез, — требовательно произнесла я, — такой, чтобы остался шрам. Я хочу унести с собой твое прикосновение. Хочу иметь что-то такое, что навсегда останется со мной. Неважно, пусть будет больно — нет ничего больнее разлуки с тобой. По крайней мере, дотронувшись до него, я буду всегда ощущать твое прикосновение.
Рука Джейми легла на мою и сжала ее. Он кивнул. И все же, держа острое лезвие в своей руке, он заколебался. Я вытащила из-под одежды правую руку и протянула ему. Рука была теплой, хотя изо рта Джейми шел пар, ясно различимый в холодном воздухе комнаты.
Джейми повернул мою руку ладонью кверху, внимательно оглядел ее и нежно поцеловал в середину ладони. Потом он впился губами в основание большого пальца, прикусил его и, отстранившись, быстро коснулся ножом занемевшего места. Я ощутила что-то вроде небольшого ожога, но кровь полилась тут же. Он снова поднес мою руку ко рту и держал так, пока кровотечение не стало меньше. Затем очень тщательно перевязал ранку — теперь почувствовала острую боль — носовым платком, но я успела заметить — небольшой надрез имел форму изогнутой буквы «J» [11] — первой буквы его имени.
11
Буква «J» читается как «дж» (Джейми).
Затем он подал маленький нож мне. Я взяла его и, несколько поколебавшись, взяла и протянутую руку Джейми.
Он быстро закрыл глаза и сжал губы, но все-таки у него вырвался легкий стон, когда я прижала острие ножа к мягкому основанию его большого пальца — холму Венеры, на котором, как говорят хироманты, сосредоточены все линии страсти и любви.
Только сделав маленький полукруглый надрез, я сообразила, что он протянул мне левую руку.
— Надо было дать мне другую руку, — сказала я, — рукоятка меча будет давить на нее.
Он слабо улыбнулся:
— Для меня не будет большего счастья, чем чувствовать твое прикосновение во время моей последней битвы, где бы она ни случилась.
Размотав испачканный кровью платок, я прижала свою раненую руку к его руке, наши пальцы сплелись. Кровь была теплой и липкой — она еще не свернулась между нашими ладонями.
— Кровь от крови моей, — прошептала я.
— …и плоть от плоти моей, — тихо отозвался он, но никто из нас не решился вымолвить последние слова клятвы: «…до тех пор, пока мы будем живы». Произнесенные слова болью повисли между нами. Наконец он криво улыбнулся: — И даже дольше, — твердо сказал он и снова притянул меня к себе.