Стрела бога
Шрифт:
Приближаясь к центру базарной площади, Эзеулу изображал, как впервые явился Улу и как каждый из четырех дней недели ставил препятствия на пути у его жреца.
— В незапамятные времена, — рассказывал он, — когда ящерицы еще не расплодились по всей земле, весь народ собрался вместе и выбрал меня жрецом его нового божества. И я сказал людям:
— Кто я такой, чтобы носить это жаркое пламя на своей непокрытой голове? Если человек знает, что у него узок задний проход, он не станет глотать семя удалы.
— Не бойся. Тот, кто посылает ребенка поймать землеройку, даст ему и воды, чтобы омыть руку.
Тогда я сказал:
— Пусть
И вот мы принялись за работу. Был день эке; мы трудились день и ночь, настал ойе, а за ним афо. На рассвете дня нкво, когда солнце принесло утренние жертвоприношения, я взял своего алуси и пустился в путь, и весь народ двинулся за мной. Шедший справа от меня играл на флейте, слева вторил ему другой флейтист. Громкий топот народа позади меня придавал мне сил. Вдруг что-то простерлось прямо передо мной. По одну его сторону лил дождь, по другую было сухо. Я пригляделся и увидел Эке.
— Это ты, Эке? — спросил я.
— Это я, Эке, заставляющий силача есть землю, — отвечал он.
Я взял куриное яйцо и отдал ему. Он принял его, съел и уступил дорогу. И пошли мы дальше, через леса и реки. И вот нам преградила путь дымящаяся чаща, где боролись два человека, стоявшие на головах. При виде этого все, кто сопровождал меня, пустились наутек. Я опять вгляделся и увидел Ойе.
— Это ты, Ойе, загородил мне дорогу? — спросил я.
— Это я, Ойе, начавший стряпать раньше другого и потому разбивший больше горшков, — отвечал он.
Я взял белого петуха и отдал ему. Он принял его и пропустил меня. Тогда я пошел дальше, через поля и дебри, но вдруг почувствовал, что на голову мне давит непомерная тяжесть. Я вгляделся и увидел Афо.
— Это ты, Афо? — спросил я.
— Это я, Афо, большая река, которую нельзя посолить, — отвечал он.
— А я — Эзеулу, горбун, который страшнее прокаженного.
— Проходи, ты еще ужасней меня, — сказал Афо, содрогаясь.
Двинулся я дальше; меня жгло и палило солнце, сек и мочил дождь. И вот я встретил Нкво. Глянул я влево от него и увидел усталую старуху, странно приплясывающую на холме. Глянул я вправо — увидел лошадь и увидел барана. Я заклал лошадь, вытер о барана мачете и тем самым очистился от этого зла.
Теперь Эзеулу оказался посередине базарной плошади. Он вонзил в землю металлический жезл, упруго затрепетавший при этом, и сделал еще несколько танцующих шагов в сторону иколо, который с момента появления жреца бил без передышки. Женщины махали перед собой тыквенными листьями.
Эзеулу оглядел мужчин и женщин Умуаро, не останавливая взгляда ни на ком в отдельности. Затем он выдернул жезл из земли и, держа его в левой руке, а жезл Нне офо — в правой, прыгнул вперед и начал обегать по кругу базарную площадь.
Все женщины испустили возбужденный протяжный вопль и с новой силой принялись проталкиваться вперед. При приближении бегущего верховного жреца женщины кругообразно взмахивали листьями у себя над головой и швыряли в него свой пучок. Было похоже, как будто над ним вьются тысячи гигантских бабочек.
Угойе, протиснувшаяся сквозь толпу в самый первый ряд, торопливо повторяла свою молитву, видя, как верховный жрец все ближе подбегает к той части людского кольца, где стояла она: «Великий Улу, убивающий и спасающий, прошу тебя, очисти мой дом от всяческого осквернения. Если что-нибудь нечистое произносили мои уста, или видели мои глаза, или слышали мои уши, или топтали мои ноги, или приносили в дом мои дети, мои подруги либо мои родичи, пусть улетит оно вместе с этими листьями». Очертив у себя над головой круг пучком листьев, она изо всей силы метнула его в пробегающего мимо верховного жреца.
Шесть посланцев неслись вслед за жрецом; то один, то другой из них на бегу наклонялся и подбирал первый попавшийся пучок листьев. Барабан иколо неистовствовал, дойдя до совершенного исступления во время ритуального бега верховного жреца, и особенно завершающей его части, когда жрец, обежав полный круг по базарной площади, со все возрастающей быстротой помчался впереди шестерых помощников к святилищу. Как только они скрылись в своем убежище, иколо прервал бешеную дробь. «Бум-м-м» — прозвучал его последний удар. Постоянно нараставшее напряжение, которое завладело всей базарной площадью и, казалось, делало все более и более частым дыхание толпы, разрядилось с последним ударом барабана, исторгнув из нее глубокий вздох облегчения. Но это расслабление было очень кратковременным. Люди, как видно, быстро привыкли к мысли, что их верховный жрец находится в безопасности внутри своего святилища, одержав победу над грехами Умуаро, которые он теперь закапывает глубоко в землю вместе с шестью пучками листьев.
Словно повинуясь поданному знаку, все женщины Умуннеоры вырвались из кольца зрителей и побежали вокруг базарной площади, в такт топая ногами. Вначале это вышло случайно, но уже скоро все они бежали в ногу, топоча и поднимая тучи пыли. Лишь те, чьи ноги были отягощены грузом лет или браслетов из слоновой кости, сбивались с общего ритма. Обежав полный круг, женщины Умуннеоры снова смешались с толпой. Вслед за ними отовсюду из толпы людей, широким кольцом опоясавшей площадь, повыскакивали женщины Умуагу и тоже пустились бежать по кругу. Остальные хлопали в такт их бегу. Женщины каждой деревни бежали по очереди. После того как пробежали ритуальный круг женщины последней из шести деревень, тыквенные листья, устилавшие вначале землю толстым слоем, были раздавлены и втоптаны в пыль.
Когда церемония бега закончилась, толпа начала опять распадаться на небольшие группки друзей и родственников. Акуэке пошла разыскивать свою старшую сестру Адэзе, которую она некоторое время назад видела бегущей по кругу вместе с другими женщинами Умуэзеани. Искать ей долго не пришлось, потому что Адэзе выделялась из толпы. Рослая, с красновато-коричневой кожей, она бы еще больше, чем Обика, напоминала отца, если бы была мужчиной.
— А я уж подумала, что ты домой ушла, — сказала Адэзе. — Встретила сейчас Матефи, а она говорит, что вообще тебя не видала.
— Где уж ей меня увидеть! Такую мелочь она не замечает.
— Вы что, опять поссорились? Я по ее лицу догадалась. Чем же ты ей на этот раз насолила?
— Давай-ка, сестрица, не будем касаться Матефи и ее неприятностей, а поговорим о чем-нибудь получше.
В этот момент к ним присоединилась Угойе.
— Я искала вас обеих по всей базарной площади, — сказала она, обнимая Адэзе и называя ее «мать моего мужа».
— Как дети? — спросила Адэзе. — Правда, что ты учишь их есть питона?