Стрела Гильгамеша
Шрифт:
– Вовсе нет. Она наверняка изготовлена в наше время, но в точности по древней ассирийской технологии.
– И где такие стрелы производят?
– Делает их один-единственный человек, Ариан Дзагоев. Как и я, он происходит из древнего ассирийского рода, и мы с ним дружим. Он в точности восстановил ассирийскую технологию выплавки бронзы для наконечников и делает точно такие стрелы, какими пользовались стражники вавилонского храма. Так что я не сомневаюсь, что стрелу сделал он. И это меня очень беспокоит. Вы говорите, что ей был убит человек?
– Да, женщина.
– Дзагоев – противник всякого насилия. А уж насилие по отношению к женщине – это для него полное табу. Мне нужно немедленно увидеть его, чтобы убедиться, что он в порядке…
– А нельзя просто позвонить? – пробормотала Мария и тут же прикусила язык.
– Сейчас месяц Улулу по ассирийскому календарю! – напомнила ей Надежда.
– Да, вы правы, – кивнул Мамаев, одобрительно взглянув на Надежду, – Улулу, месяц очищения. В этот месяц нельзя пользоваться современными средствами связи.
– Ах да, извините, совсем забыла… – пролепетала Мария.
– Я поеду к Дзагоеву, – решительно заявил ассиролог. – Нужно убедиться, что с ним не случилось ничего плохого.
– А вы не боитесь покидать свое убежище?
– А что делать? Я должен проверить, что все в порядке!
– А можно, я с вами? – Надежда преданно заглянула ему в глаза. – Вам может понадобиться помощь.
– Ладно, вам – можно, – снисходительно согласился Мамаев, вспомнив, что Надежда знает ассирийские названия месяцев, по крайней мере одного – Улулу.
– А я вспомнил, где видел эту подпись! – выпалил вдруг Венедиктов. – На портрете Вестингауза, который висит в моем кабинете!
– А я что-то не помню… – засомневалась Мария.
– Неудивительно. Эта подпись на самом краю портрета, она закрыта рамой. Я видел ее, когда портрет вынимали. Старую раму проели жучки, и ее заменили… В общем, я должен взглянуть на подпись. У меня есть кое-какие мысли на этот счет…
– Так вы поедете в свой кабинет? Можно, я с вами?
Венедиктов нахмурил было брови, но Мария посмотрела так умоляюще, что он смягчился.
– Почему бы и нет?
В итоге все вышли из потайной комнаты на улицу и там разделились – Венедиктов с Марией отправились в «Геомедиум», а Мамаев с Надеждой – к мастеру ассирийских стрел.
У Мамаева, к счастью, был неподалеку припаркован автомобиль, очень старый «Рено». Конечно, не такой древний, как вавилонский Зиккурат, но наверняка помнящий фильмы о Фантомасе.
Несмотря на возраст, машина ехала бодро, и уже через полчаса Мамаев остановил ее перед старым кирпичным гаражом на задворках большого многоэтажного дома.
Над входом в гараж криво висел традиционный оберег – хамса, глаз на раскрытой ладони. На этом обереге он был замазан грязью.
– Не нравится мне это. Хамса испорчена… – проворчал Мамаев и постучал в дверь. Никто не отозвался. – Ох, не нравится… – повторил он и надавил на створку плечом. Та не подалась. – Как же нам туда попасть?
– А если так? – Надежда потянула дверь на себя, и та отворилась с громким скрипом.
– Ох, не нравится! Ариан никогда не оставляет дверь открытой… – сокрушенно вздохнул Мамаев и ворвался в гараж.
Надежда придерживалась правила никогда не входить в незнакомые дома или квартиры, если там гостеприимно открыта дверь. Слишком часто такое «приглашение» оказывалось ловушкой. Но Мамаев уже там, кроме того, он беспокоился за своего друга.
Так что и Надежда, оставив сомнения, тоже вошла в гараж.
Довольно просторное помещение только условно можно было считать гаражом – не было ни машины, ни каких-либо автомобильных деталей. Зато во множестве имелись всевозможные инструменты, небольшой токарный станок, старинные кузнечные меха и даже миниатюрная плавильная печь.
Это была настоящая мастерская для работ по металлу.
На одной из стен висели подробные чертежи с пояснительными надписями на какой-то древней клинописи, на другой – несколько луков, склеенных из разных пород дерева, и два пустых колчана.
Стрел в колчанах не было.
В первый момент Надежда не увидела и хозяина мастерской. Однако, когда она прошла вдоль стены, чтобы оглядеться, заметила на полу за плавильной печью носок.
Носок был не сам по себе – он был надет на мужскую ногу.
Обойдя печь, Надежда наткнулась на лежащего на цементном полу человека, смуглого широколицего мужчину в грубой брезентовой куртке. Глаза его были полузакрыты, одежда залита кровью.
– Кир! – позвала Надежда своего спутника. – Подойдите сюда! Наверное, это ваш друг!..
Мамаев, который осматривал другую сторону мастерской, бросился к ней.
Надежда тем временем опустилась на колени перед безжизненным телом и приложила пальцы к шее, чтобы проверить пульс.
– Я опоздал! – выпалил Мамаев. – Мы опоздали! Его убили! Я никогда себе этого не прощу…
– Нет, еще не поздно, – неуверенно возразила Надежда. – Кажется, он жив, во всяком случае, пульс есть. Так что вызывайте «скорую».
– Но сейчас месяц Улулу… месяц очищения… – страдальчески пролепетал Мамаев.
– Решайте, что для вас важнее, очищение или жизнь друга. Хотя ладно, сама позвоню.
Она достала телефон, и Мамаев взглянул на нее с искренней благодарностью.
Надежда вызвала «скорую» и снова повернулась к раненому.
Он еле дышал, губы посинели, лужа крови на полу увеличивалась.