Стрельцов. Человек без локтей
Шрифт:
Она присылала мне мои вещи со своей приятельницей и ее мужем. Тяжело нести, так они мне привозили. Некрасиво все это.
Продолжаю жить одна, рожаю своего маленького детеныша, которая с первого часа жизни сразу была на него очень похожа.
Говорят, что ему предлагали из Одессы, кажется, приехать за мной в роддом. Глупый, конечно, он парень был, в то время особенно. Ведь это вот дело с вином — оно же не прибавляет ума. Ну, короче говоря, он не поехал, потому что я же говорю, что он мириться не умеет. Это он товарищам своим легко и просто направо и налево «ну, извини». А вот с женщиной, особенно перед которой он виноват, мириться не умеет…»
Выслушав Аллин рассказ я расчувствовался — и подумал, что вот из него и лучше понимаешь, как можно всепрощающе любить Стрельцова — такого, какой он есть, — и понимать с бабьей душевной отзывчивостью, что Эдик
Но вчитавшись в расшифровку записи нашей беседы, я соединил строчки о «кое-каких приятелях», появлявшихся у Аллы, когда Эдик безобразничал в Кишиневе, и о настойчивом желании Софьи Фроловны держать будущую невестку при себе с бормотанием Стрельцова через много лет о сомнительных моральных качествах первой жены. И Маслов говорил о том, что Эдик предъявлял Алле претензии в неверности. «Дед» считал, что «без видимых причин». И добавлял: «Мы его переубедить не смогли, так как влияние его матери было на Эдика сильнее…» Алла рассказывала следователю: «16 августа 1957 года, в пятницу ночью, он приехал из Финляндии, и пока я спала, мать могла насплетничать ему обо мне. Когда я проснулась, спросила его, почему он со мной не поздоровался, он грубо сказал мне, чтобы я взяла свои вещи и уходила. Я попыталась выяснить: почему? Он говорил словами Софьи Фроловны: не умеешь ничего делать, не помогаешь матери. Сказал, что больше не любит меня, не хочет со мной жить. Я была беременна, поэтому спросила его: а что же мне делать? Он ответил, что я должна сама для себя решить. Он обещал помогать в том и другом случае (будет ребенок или его не будет)». Советская женщина Алла обратилась к начальнику мужа — тренеру Качалину. Гавриил Дмитриевич обещал помочь, но не помог. Как заметит Алла: «Они видели в Стрельцове футболиста и не хотели думать о нем как о человеке. Вмешался завком, горком комсомола, прокурор Пролетарского района, на заводе специально собрали собрание — и жену вернули к Стрельцову. И все же Софья Фроловна после разных издевательств выдворила, как мы уже знаем, беременную Аллу, отобрав у нее ключи. Случилось это в феврале пятьдесят восьмого года.
Автозаводская — большая деревня. И многие из наблюдавших жизнь семьи Стрельцовых были на Аллиной стороне. Многие знали, что Эдуард — первый в ее жизни мужчина. И видели, как терпеливо сносит она выходки мужа. В то, что Эдик — идеальный семьянин, не верил никто из даже всецело расположенных к нему людей. Но зря говорят: со стороны виднее. Ни черта здесь не разберешь со стороны. На Олимпийском балу, когда Екатерина Фурцева хотела познакомить Стрельцова со своей шестнадцатилетней дочерью, тот ляпнул: «Я свою Алку ни на кого не променяю!» Ответ глупый — вряд ли Фурцева собиралась сватать свою дочь за футболиста. Но красиво — испортить отношения с могущественной женщиной, членом Политбюро ради того, чтобы вслух сказать, что никто для него не сопоставим с любимой девушкой: за такую бесхитростность все и любили Эдуарда.
Я тоже не очень верю в Аллины измены. Но из долгого жизненного опыта мог бы привести немало примеров того, как женщины изменяют любимым мужьям только из желания отомстить за нанесенные им обиды.
Ревность же Стрельцова подпадает под пушкинское определение Отелло: он не ревнив, а доверчив. Кроме того, сильно подозреваю, что повышенный градус стрельцовской ревности бывал и оборотной стороной чувства вины. Спьяну Эдик не мог устоять перед соблазнами — и для самообороны легче было обвинить в грехах жену. Всем нам знаком и алкогольный бред ревности. Ну а мысль о неверности жены, Маслов прав, крепла в нем не без влияния Софьи Фроловны.
Конечно, и натурой он был импульсивной, и гормоны ослепляли — своего этот здоровяк еще не отгулял, не перебесился, — и женский мир с избыточными искушениями и соблазнами размывал податливую психику, неокрепшую в страстях душу, и хотелось, наверное, иногда в чье-то обнаженное плечо уткнуться, спрятаться, словно страус в песок. И матерью он, мужчина, выросший без отца, избалован был безнадежно. И, может быть; действительно с женитьбой он поторопился — может быть, следовало дождаться ему женщины, которую бы он с первого дня совместной жизни называл «мамой», как в последние годы жизни звал Раису?
В бессмысленном, пьяном трамвайном путешествии на Крестьянскую заставу поздней осенью пятьдесят седьмого года Стрельцова сопровождала девушка-соседка Галина Чупаленкова. В письмах к матери из заключения Эдик делает приписки для какой-то Галины, которую, судя по некоторым намекам, Софья Фроловна протежировала как подругу жизни для сына. Я спросил Лизу — сегодня о подробностях молодой жизни Стрельцова уже и некого расспрашивать, да и, может быть, незачем: Стрельцов, изваянный скульптором, и Стрельцов грешных лет вряд ли бы узнали друг друга при встрече — и Зулейка сказала, что Галя из переписки была поклонницей Эдика. А вместе ли катались на трамвае? Не исключено. Но это лучше было у Софьи Фроловны спросить. Она, вспоминаю, и собиралась меня с Галей познакомить, да я не собрался. Репортеры меня, не сомневаюсь, высмеют. Мой приятель-тассовец буквально требовал, чтобы я непременно встретился с девушкой, обиженной в ту злополучную ночь с двадцать пятого на двадцать шестое мая. Теперь и фамилия ее опубликована. Но, смотрю, люди и побесцеремоннее меня и преданные репортерскому делу, воспитанные уже в нравах сегодняшней прессы, не стали ее разыскивать. Один из торпедовских ветеранов, насмотревшись, очевидно, телевизионных сериалов, уверяет, что в одну из стрельцовских годовщин встретил бывшую девушку на Ваганькове с букетом цветов…
Я, однако, никогда не ставил себе целью — составить донжуанский список Эдуарда Стрельцова. И зачем искать в его жизненном приключении женщину, если сам он для себя никого не нашел — не успел или искал не там? По-моему, скорее второе… Но кто же знает, кто подскажет, где искать? И может быть, правильнее всего не ждать ничьих подсказок?
Мне хотелось лишь точнее вообразить себе Эдика в тогдашних метаниях, в том странном беспокойстве, в неприкаянности невыразимой, в момент, когда он нужен, казалось бы, всем, когда судьба вела его к выполнению, без дураков, исторической миссии, но судьба же (где ты логика?) разрешила ему неосторожный шаг в сторону — и остается гадать: почему невидимые им конвоиры посчитали побегом именно этот шаг?
Никакие победы не важнее понимания — понимают ли тебя другие, понимаешь ли себя сам…
Чем выше поднимался Стрельцов в футболе, тем меньше понимал себя сам — понятия в футболе с законами частной жизни не совпадали.
А что могли понять про него другие?
Они и были — другими. Не такими, как он.
СТАКАНЧИК СУХОГО
«По возвращении на родину нас загнали на сборы в Тарасовку», — закончил свой рассказ о Китае Маслаченко.
В Тарасовку прибыл и прощенный — на скорую руку сочинили покаянное письмо за его подписью в «Комсомолку» — Эдик.
Обделенный супом из кошек, он, по общему мнению, ничего не потерял. Готов к сезону был, по мнению знатоков и по собственным ощущениям, как никогда. Но следили за ним после отмененной дисквалификации особенно строго — ни о каких нарушениях с его стороны и разговору быть не могло.
Сезон торпедовцы начинали в Тбилиси. В первой же игре с кишиневской командой Стрельцов забил гол, памятный тем, кто видел его, до конца жизни. Мяч на правый фланг получил он издалека — и на большой скорости промчался с ним по лицевой линии, пробив с точки, где эту линию пересекает меловое очертание штрафной площадки, иначе говоря, с нулевого угла, а мяч влетел в дальний верхний угол. Перевозбужденный тем, что все у него на поле выходит, он схлестнулся, забыв о своем подвешенном положении, с Гавриловым — рефери из Сочи. И неизвестно — или, наоборот, известно — чем бы мог закончиться этот спор, если бы между судьей и форвардом не протиснулся Валентин Иванов. Кузьма жестикулировал с такой горячностью, что Гаврилов удалил с поля его. Но для капитана «Торпедо» и удаление очень уж серьезными неприятностями для дальнейшего не грозило, а вот что Эдика за очередную провинность ждало, можно себе представить — спортивный министр уже высказывался в том смысле, что Стрельцов в Швецию не поедет. Николай Николаевич злым человеком не был, в спорте понимал, неплохо относился к Эдуарду, но оставался чиновником сталинской выучки и закала: шутить не любил…
Поэтому к заслугам Иванова перед «Торпедо» и сборной добавим и принятый на себя судейский удар в весеннем Тбилиси пятьдесят восьмого года.
В Тбилиси Эдика настолько любили, что могли восхищаться им даже тогда, когда причинял он огорчение местным динамовцам. В динамовские ворота на глазах у земляков «Торпедо» вбило шесть мячей. Выступая через несколько дней в Тарасовке перед игроками сборной СССР, Евгений Кравинский сострил, обращаясь к входившим в ее состав грузинам, спросив: каково им было просыпаться после матча с москвичами? — и сам же ответил: как в утро стрелецкой казни.