Стрельцы у трона

Жданов Лев Григорьевич

– - Нет... Зачем помирать... Ты -- вон какой крепчак... Живи... Жить тебе надо... А я, вот... видишь, брате, помираю... Оно бы и не пора самая... Да, видно, воля Божия... Ох, тяжко и говорить то.

– - Передохни малость... Не труди себя так... Потише толкуй... Я разберу...

– - Да, и разборка невелика... Есть тамо у тебя казна моя царская... Не раз, как в поход собирался... Жив вернусь, нет ли -- чаялось... Вот я...

– - Так, государь... Давал мне хоронить и казну твою, и рухлядь хорошую, меха, парчи, ткани... Все цело... Не мало собралося... Сохранно лежит...

– - В приказе Тайном... в том покое, что я тебе показал, за дверьми за железными... Ну, ладно...

А -- нихто не знает?.. не проведали?..

– - Кому знать, государь... Без глазу чужова все туды сношено. А заглядывать никому не мочно. Приказ даден... Словно бы там граматы особливо тайные государские ваши положены... И смертью покарать обещано, хто попытается... Не бойсь, государь. Поправляйся скорее. Все тобе сохранно сдам...

– - Э-хе... Какая уж поправка... Не мне ты сдашь... Царю новому... И то -- не сразу, гляди. Слышь, брате, не надумал еще я... Буду Господа молить, наставил бы меня: ково из сыновей благословить на царство...

– - Да, нешто Федор... Ево же, государь, вот год второй идет, и объявлял ты боярам, духовным властям и народу... Али...

– - Што ж, што объявлял. Что в летах он совершенных есть. Так это от нево и не отымется. А царем на Руси, мы, государи, умираючи, -- вольны, ково Бог нам укажет, постановить, хоша бы и не старшова... Бывали случаи... Да, ты стой... молчи... Не сдужаю много... Слышь, тута, в опочивальне -- ларцы стоят... да три укладки невелички... По-прежнему потайно, в ночи, што ли, -- снеси туды, где и другое все... И закрой по-прежнему... И заклянись не говорить, не давать ту казну, хоша бы царь али кто иной пытали тебя о ней... Молод Федор... Жадны бояре сильные... И родня вся женина, Марьи Ильинишны, покойницы. Сколь много им ни дай -- все расхитят... А придет час недоли... Беда пристигнет, война ли, мор ли, али иное Божье попущение, што казна пуста стоять будет, земля оскудеет... Ох, тяжко и слово сказать... Пожди...
– - И, тяжело дыша, Алексей помолчал немного, потом снова заговорил: -- Вот в те поры -- и откроешь царю про клады про наши... А, храни Бог, тебя пристигнет час воли Божией -- перед кончиной сыну своему поведай... Тоже под клятвой... да со креста целованием... да...

Он не докончил, умолк.

Широко перекрестился Ромодановский на образа, стоящие в углу, достал из-за ворота рубахи нательный золотой крест и, целуя его, сказал:

– - Крест святой и мощи, кои в нем, целую на том, што все поисполню, как ты сказываешь. Не будет моей душе спасения, коли поиначу волю твою.

– - Ну, вот, спаси тя, Бог, награди, Спас милостивый... Мне словно легше стало... Теперя -- иди. Тамо Сергеич да тестенька... Кириллу зови сюды... Да... Нет... не надоть больше никого...

Ромодановский, сдерживая волнение, ударил челом, припал губами к руке, которую протянул ему царь, и вышел.

Когда Матвеев с Нарышкиным вошли к умирающему, Наталья, кое-как овладев собой, тоже проскользнула в опочивальню, опустилась у самых дверей на скамью, так что из-за полога над постелью царь не видел ее, и сидела тихо, неподвижно, с воспаленными, заплаканными, широко раскрытыми глазами, закусив губу, чтобы не разрыдаться. Ее постоянно веселое, розовое лицо теперь было покрыто багровыми пятнами и все пылало. А порою вся кровь отливала к сердцу, и лицо принимало сразу прозрачный, восковой оттенок, а тело трепетало от озноба частой, мелкой дрожью.

– - Што поизволишь, государь?.. Пришли мы, по зову твоему... Рабы твои... Дал бы Господь нам радости: жива-здрава скорей тебя узрети... Повели, государь, повыполним, -- первый обратился к царственному зятю старик Нарышкин.

Обычно этот тихий, не особенно умный,

простой, мало образованный старик, помещик средней руки, только и находил отрады -- вкусно поесть и особенно изрядно выпить. Приподнятое от вина состояние было ему отрадно больше всего. Но сейчас новопожалованный боярин был совершенно трезв и печален. Даже какой-то инстинктивный страх проглядывал в бегающем взгляде его глаз, в напряженном положении головы и шеи, в поджатой губе, в связанных движениях, словно он сам подстерегал врага или ждал, что на него из-за угла нападет смертельный, непримиримый соперник и уничтожит одним ударом.

Старик понимал, что стоит на карте, что связано со смертью Алексея.

Удача -- значит регентство Натальи, его собственное безмерное возвышение... Упоение власти, наслаждение всеми благами мира без конца...

Неудача... О ней старался и не думать Нарышкин. Сейчас же холодный, липкий пот выступал на лбу, губы сохли, горло сжимало каким-то клубком... Язык не имел силы сделать движение, чтобы увлажнить пересохшие губы...

Раболепно склоняясь перед зятем, он вперил взор в больного, желая своим опытным стариковским взглядом уловить: как много еще осталось прожить зятю.

"Плох, и вовсе плох сердешный... Часочки, гляди, остались", -- сразу пронеслось в уме Кирилла, едва он вгляделся в Алексея.

И тот с чуткостью, присущей иногда умирающим, угадал и значение взгляда и мысли растерявшегося старика.

– - Да, тестюшка... Ныне сам видишь: крышка мне... теперя... Да и тобе не в долгих... Вот и порадь мне по чистой совести... отметая всяку корысть и кривду... всякое людское да мирское вожделение... Как мыслишь для земли бы лучче: Федору царство приказать... али...

– - Внучку... царевичу богоданному, Петрушеньке нашему... Вестимо, ему... ему, государь... Ишь, какого тобе Господь послал... Дитя -- што и нигде не сыщешь... Не беда, што мал... Найдется и для...

– - Так... ладно... Сдогадался ты, Кириллушка, о чем речь поведу. Да и я наперед ровно и слыхал, што сказать нам можешь... А вот вдругое спрошу, как мыслишь: силы станет ли, сберется ли ведьмочного люду столько, штобы и уберечь до совершенных лет юного царя-малолетка?.. И царству пораду дать, не завести междуусобицы, от коей и земля погибнуть может... Вот, помысли, по чести скажи... Оно, и то сказать... ранней бы мне самому многих бояр и властей опросить... Да, все думалось иначе... Не пора-де. Ан, пора и приспела... Так, говори уж...

– - Сказал, государь... Инова не придумаю. А и спрашивать не надобно. Не раз со многими людьми и у меня и у других близких наших толковано... Уж не посетуй, твое царское величество... Так, про всяк случай говорилось... Очень многие на том стоят, и люди не малые: быть бы меньшому в больших, попередив и старшова... Вот, государь, моя правда, как на духу...

– - Так ли, Сергеич?.. Чай, и ты... про всяк случай... о том же толковал порой...

– - Нет, государь, не случалось. А на спрос твой скажу: верно боярин честной Кирилло Полуэхтович сказывает: не мало есть народу и значнова, не простова -- кои за новую семью твоево царского величества, за Нарышкиных с царевичем Петром Алексеевичем станут, Милославским да присным их -- насупротив... Хотя бы и до крови и до бою дело дошло... И меня заботит дума: как бы свары да резни братской не было... Вон, сам ведаешь: по полкам ратным, особенно по стрелецким -- смута всяка да шатанье пошло... С крестов да с поклонов починалося... А теперя -- и ины сказки сказывают. Все им не в угоду... Все -- не по правилу... То и гляди, разруха, мятеж зарыкает, аки лев голодный... Тут и подумаешь... И ума не приложишь.