Стрелок. Путь в Туркестан
Шрифт:
– Вот что, Федя, расскажи-ка мне лучше, как ты дошел до жизни такой?
– Ты про что?
– Помнишь, перед тем как в Россию вернуться, я всем вам раздал причитающееся за добычу?
– Помню.
– Ну и отчего ты, друг ситный, снова голой жопой на голой земле оказался? Там ведь некислая сумма для простого крестьянина выходила. Вон Егорову, ты говорил, даже на трактир хватило, а с тобой что не так?
– Дык, это, – замялся парень.
– Пропил-прогулял?
– Нет, что ты! – испугался тот. – Просто, понимаешь…
– Бабы?
– Сестренки, – вздохнул Шматов. – Одна младшая,
– Понятно. Пожалел, стало быть.
– Ага!
– Ну и ладно. Детей хоть выходили?
– Слава Богу! – обрадованно закивал приятель, поняв, что Будищев не сердится. – Меньшой, правда, все одно помер. Слабый был, а остальные ничего так…
– Тьфу! – сплюнул Дмитрий от досады, но потом вспомнил, как крестьяне относятся к жизни и смерти, и успокоился.
– Не ругайся, Граф.
– И не думал. Скажи лучше, чем думаешь заняться?
– Мне бы на завод какой поступить, – вздохнул парень и с надеждой посмотрел на приятеля.
– Дело хорошее! А специальность у тебя есть?
– Нет пока. Но я выучусь. Вот тебе крест! Ты же знаешь, я страсть какой сметливый…
– Угу, – хмыкнул бывший унтер, прекрасно помнивший, что со сметкой на службе у того было не очень. – Ладно. Потом потолкуем. Сейчас спать пора.
С тех пор и началась у Шматова новая жизнь. Дмитрий усвистал из дома ни свет ни заря, успев только побриться и велев товарищу сделать то же самое. Даже завтракать не стал, сказав, что перехватит чего-либо в вокзальном буфете. Зато Федора снова усадили за стол, налили большую чашку крепко заваренного чаю и поставили цельную миску ещё горячих булок, а к ним масла, ветчины и ещё разных вкусностей, каких парень раньше не то что не пробовал, а и не видывал.
Гедвига Генриховна, которую он про себя все ещё называл сестрой Берг, и Стеша ели понемножку, ровно птички клевали, а вот Сёмка разрезал пополам булку, щедро намазал одну её часть маслом, сверху водрузил ломоть ветчины, затем сыра и, накрыв сверху второй половиной, смачно откусил получившуюся конструкцию.
– Кушай, Федя, не стесняйся, – улыбнулась Геся. – Бери пример с Семёна.
– Так ведь пост ныне…
– А вчера что было? – высоко подняла брови хозяйка.
– Вчера я с дороги был, – робко возразил парень, чувствуя себя при этом крайне неловко. – Путникам дозволяется послабление…
– Ну, как хочешь, – одними губами улыбнулась модистка.
Чертыхаясь про себя, что полез со своим уставом в чужой монастырь, Федя хлебал пустой чай. Стеша и без того не оскоромилась за завтраком, а что касается смутившегося поначалу мальчишки, то он здраво рассудил, что этот грех не велик, и отмолить его не составит большого труда, продолжил расправляться со своим бутербродом и вскоре вышел из этой неравной борьбы победителем.
Потом они оделись и вышли на улицу. Гедвиге до её мастерской было недалеко, а Шматов и дети направились к конке. К счастью, долго ждать им не пришлось, и скоро они сидели в вагоне, увлекаемом вперед парой крепких лошадок. Двигались они, надо сказать, не слишком быстро, к тому же внутри было холодно, но все же ехали, а не шли.
– Скоро все конки переделают в трамваи! – авторитетно заявил Сёмка.
– Это как? – удивился Федя.
– Это такой же вагон, – начал объяснять мальчишка, – только на гальванической тяге. Без лошадей.
– Враки! – хмыкнул благообразный мещанин, ставший невольным свидетелем их разговора. – Где это видано, что бы конка без лошадей двигалась?
Шматову это тоже показалось невероятным, но в последнее время он видел много разных диковин, каких раньше не смог бы и вообразить. Что же касается юного прожектера, то он, смерив незваного собеседника презрительным взглядом, продолжил рассказывать Фёдору про чудеса техники.
– И откуда ты это только знаешь? – удивлялся тот.
– Так я же гальванер! – с апломбом заявил мальчишка.
– Ты?
– Я! Да меня, если хочешь знать, сам Дмитрий Николаевич всему обучил. Я у него самый первый ученик. Мы с ним у самого герцога Лейхтенбергского звонки ставили…
– Ха-ха-ха, – каркающим смехом отозвался продолжавший греть уши мещанин. – Да кто тебя к такому важному человеку на порог пустит. Экий ты враль, парень…
– Нам пора выходить, – прервала не начавшуюся ссору Стеша, и они вышли.
Пока шли, Федор усиленно крутил головой, пытаясь хоть немного запомнить дорогу, но у него ничего не получалось, а пояснения, которые давал словоохотливый Семен, лишь ещё больше запутывали недавнего крестьянина. Наконец они прошли по большому мосту через Неву и оказались на Выборгской стороне. Дома тут были попроще, народ на улицах тоже и скоро они оказались у дома, где раньше жил Будищев, о чем сразу же сообщил неугомонный мальчишка.
Анна Виртанен, миловидная женщина средних лет с приятными чертами лица, тоже жила здесь и зарабатывала себе на жизнь шитьем. Поговаривали, что прежде у неё была своя лавка, которую отняли после смерти мужа алчные родственники. Но теперь она была простой портнихой, хотя дела у неё шли не так уж и плохо.
– Здравствуйте, мои хорошие, – радушно поприветствовала она детей. – Что-то вы давно не появлялись, совсем про меня забыли!
– Неправда ваша, тетя Аня, – возразил Сёмка. – Давеча я к вам забегал…
– Ой-ой-ой, то-то что забегал. Ладно, заходите, погрейтесь, а то мороз нынче злой. А это кто с вами?
– Это сослуживец Дмитрия Николаевича, – пояснила Стеша.
– Они вместе турок били! – быстро добавил мальчишка, будто опасаясь, что девушка всё расскажет без него.
– Что же, приятно познакомиться, – улыбнулась Анна, пожиравшему её глазами Шматову.
Фёдору его новая знакомая приглянулась с первого взгляда. Приятное и доброе лицо. Чистенькое, хорошо сшитое платье с передником. Говорит вежливо, но при этом видно, что не барыня. Ему страшно захотелось произвести на неё благоприятное впечатление и молодцевато гаркнуть, что он, де, ефрейтор героического Болховского полка, и крест ему не кто-то, а сам наследник-цесаревич на грудь повесил. Но вместо этого, он смущенно стащил с головы треух парень и представился: – Шматов я, Федя. Из деревни Никульской, что под Рыбинском. Не слыхали?