Стрелы Немой скалы

Итс Рудольф Фердинандович

— Провожая меня в Туву, чекисты передали вам вещицу, найденную у Веденского. Они желают вам успеха и обещают дать ответ на вопрос, почему же потомок купца и наследник Косого ламы оказался во встречной машине.

Медведев протянул завернутый пакет Виктору. Между двумя плотными листами картона лежала узкая ровная полоска шелковой бумаги. Нижний край ее обрезан. На полоске четкий рисунок верхней части священной ниши!

— Ом мани падме хум! О божество на лотосе! Как ясно написано! Совсем другой рисунок той же ниши! Где же основная часть? Где надписи на монгольском языке и орхоника? Где первая строка, которая у Андронова не похожа на какие-нибудь знаки?

Демидов

говорил быстро, возбужденно. Андрей взял у него полоску. Да, это часть рисунка двадцатой таблицы Андронова! Самая верхняя, самая несущественная! Очень точный, очень четкий рисунок! Где остальная часть его?

— У Косого ламы, — ответил Медведев. — В дневнике Веденского сказано, что Косой лама, делясь с ним своей тайной, отрезал верхнюю часть рисунка и отдал ему; остальное он оставил у себя. Послушайте теперь Доржу: его отец встречался с Косым ламой…

Через три часа, отдав лошадей колхозникам-табунщикам, отряд на вездеходе, минуя Кызыл-Мажалык, направился к долине у Немой скалы. Теперь им многое было известно о Балбале и Косом ламе, о священной нише и рисунках ее. Косой лама умер, и часть рисунка, на которой безусловно должен был читаться текст, исчезла вместе с ним. Осталась только надежда на надписи в самой нише. К ней повел друзей Доржу Лопсан, так как его сын, получив отпуск по работе, уехал, ничего не сказав отцу. Кенин Лопсан не мог знать, что он может срочно понадобиться.

Карты не могли обманывать. Отряд прибыл в центр Барлыкской степи. Видневшиеся в трех километрах горы носили заветное имя — Бижиктыг-Хая.

Доржу не торопился устремиться прямо к ним, он заставил Николая медленно вести вездеход по кругу и пристально рассматривал степь. Еле заметный серый камень возвышался в геометрическом сердце степи. Чем ближе машина подходит к нему, тем отчетливее вырастает статуя из красивого, серого с розовыми прожилками, гранита, по пояс врытая в землю.

Статуя изображала усатого мужчину могучего телосложения. Обеими руками над поясом он держит сосуд. Как она не похожа на другие примитивные изваяния, где только намечено лицо и руки! Это настоящая скульптура, наиболее совершенное произведение искусства древнетюркских ваятелей.

Андрей выпрыгнул из машины и нацелил фотообъектив на скульптуру. Со стороны смешно было смотреть, как он бегал вокруг нее, ложился на землю в поисках лучшей точки для фотосъемки. Доржу мало интересовался самой статуей. Он подошел к ней, стал спиной к ее левому плечу и внимательно, как бы запоминая прямую, посмотрел на горы. Остальные участники экспедиции ждали распоряжений проводника.

— Николай, иди сюда. От этого балбала, которого мы зовем Чингиз, прямой путь к нише. Встань, как стоял я, и смотри вперед. Запомнил дорогу? Теперь можно ехать.

Только когда вездеход тронулся, до Виктора дошло название статуи — Чингиз. Видно, недаром так назвали его тувинцы, коль скоро древние тюрки ставили балбалы на поле битвы или у могилы воинов самым сильным поверженным врагам! Статуя Чингиза! Где-то он читал о ней.

— Андрей, Евгений Петрович, о статуе Чингиза пишет Андронов. Он тоже видел ее! Отсюда до ниши совсем близко!

Машину вынесло к подножию горной гряды. Огромные валуны преградили путь. Дальше можно только пешком. Доржу вышел вперед и уверенно пошел к горам. Остальные, не сговариваясь, вытянулись цепочкой: сначала Виктор, за ним Медведев и последним Андрей. Николай остался в машине. До ниши должно было быть всего несколько десятков метров.

Они идут молча, пристально всматриваясь в очертания скал. Шаги отдаются глухим эхом. Пройдено десять…

двадцать… сто метров. Вот и знаменитый утес Хайрахан-Медведь, закрывающий своей тенью нишу — священную нишу Немой скалы! Где же она? Виктор с тревогой смотрит на Доржу. Проводник невозмутим и вдруг радостно машет рукой. Виктор подбегает. Теперь он тоже видит нишу. Она совсем рядом, каких-нибудь шестнадцать — девятнадцать метров. Ему кажется, что он видит надписи на огромной шестиметровой плоской задней стенке. Он оборачивается к Андрею и Медведеву и кричит:

— Ниша!

Доржу отступает с тропы, пропуская вперед Демидова…

Какой-то странный пронзительный свист долетает издалека. Медведеву он напоминает сигнал тревоги. Мгновенно приходит решение: удержав Андрея, Евгений Петрович кричит:

— Назад!

На секунду Виктор останавливается, и вдруг огромная сила бросает его на тропу.

Пыль от взрыва оседает медленно. Оглушенный Доржу подходит к Медведеву и Скворцову. Те смотрят на него и не могут объяснить случившееся. Пыль оседает, и они видят на тропе Виктора, кровь на его лице и бросаются к нему. И вдруг что-то останавливает их. Что-то изменилось вокруг. Чего-то нет.

Нет! Больше нет ниши с надписями и стрелами. Священная ниша Немой скалы исчезла в груде гранитных обломков, и только утес Хайрахан бросает тень на вздымающуюся грудь Виктора.

…Или к сердцу народа

Николай привез врача, а Медведев остался в Кызыл-Мажалыке выяснить причину взрыва. Ни Виктор, которому врач обещал скорое выздоровление, ни Андрей не хотели покинуть Немую скалу. Когда беспокойство за друга прошло, Андрей решил попытаться разыскать в обломках стены ниши прежние тексты и стрелы. Никто не мог сказать, сколь долгим мог быть этот путь, но, чтобы проникнуть в тайну Немой скалы, другого выбора не было. Доржу, решивший не покидать друзей, пока они остаются в горах, был за кашевара и санитара, а также помогал Скворцову разбирать гранитные осколки. Через два дня Виктор мог встать, но ему не разрешали возиться с камнями. От малейшего напряжения кровь просачивалась сквозь повязку на лбу.

Он обычно усаживался в тени утеса Хайрахан и ждал каких-нибудь обнадеживающих результатов поисков. Вдали глухо раздавались взрывы. Поселку требовался строительный камень, и подрывники обрушивали горные уступы. На третий день, когда стало ясно, что копаться в развалинах придется очень долго, из поселка вернулся Медведев. Он с сомнением посмотрел на труд Андрея, но ничего не сказал. Его растревожили какое-то уныние, надломленность, царившие в лагере. Надо было ободрить друзей. Дождавшись обеда, Евгений Петрович спросил Виктора:

— Устали небось, надоело?

— Мне-то что. Я сижу — они работают. Им, наверное, надоело. По-честному, мало надежды. Рисунок и надписи были сделаны краской. Она могла отлететь при взрыве.

Андрей промолчал, Доржу тем более.

— Если бы не взрывные работы, которые ведутся здесь, я бы решил, что взрыв подстроен Веденским. Есть сведения, что он был в поселке за два дня до встречи на Усинском тракте, хотя подрывники утверждают, что взрывчатка лежала самое близкое в трехстах метрах от ниши. Как все случилось — неясно; сейчас о взрыве уже знают в Москве и, надеюсь, спросят у Веденского. Я думаю, что вам стоит заняться другими объектами и памятниками, а здесь поработают школьники. Я уже договорился. Завтра пятьдесят шесть сорванцов за день разберут всю нишу, да еще и этот утес прихватят. Не вешать носа. Забирайте машину и осмотрите хотя бы прилегающие отроги.