Стрелы Немой скалы

Итс Рудольф Фердинандович

И все-таки побывать в Кызыл-Мажалыке необходимо. Поселок был центром района, араты которого гоняли скот к Бижиктыг-Хая. Наверное, кто-нибудь из них слышал о нише Немой скалы?

Друзья разглядывали ночное небо и думали о Веденском. Кто он такой? Почему оказался на пути из Тувы в Абакан? После встречи на Усинском тракте они ничего не получали из Ленинграда. Телеграмма от Медведева в Шагонар была предельно лаконична: «Отправляйтесь маршрут. Выполняйте общую часть работы. Прибытии Кызыл-Мажалык ждите почты».

Какой почты? Не связано ли это с Веденским?

— Андрей, ты не спишь? Кто, по-твоему, Веденский?

— Ты тоже о нем… Не знаю… Для разведчика примитивен, а кто еще — не знаю. А что ты думаешь?

— Примерно то же. Я как-то

не очень люблю людей с запасной фамилией. Ты, правда, говорил, что Корольков в госпитале был ничего?

— Может быть, он пережиток? — неожиданно заметил Андрей.

— Чего пережиток — проклятого прошлого? А если конкретнее? Молчишь? Спи тогда. Ты ведь тоже пережиток. Если бы мы ради твоего тщеславия не гонялись за каменными идолами и наскальными рисунками, мы бы наверняка ночевали сегодня у подножия загадочной скалы. Вот было бы здорово!

— Я просто-напросто точно исполнял инструкцию начальства, выполнял общую часть задачи отряда. Между прочим, я, кажется, начальник его.

— Ага, явный зажим критики с употреблением административной власти. Учти, это неблагородно. Можешь не отвечать: я сплю.

Завтра они будут где-то рядом с нишей! Если бы друзья когда-нибудь страдали от бессонницы, они бы наверняка не сомкнули век до утра. К счастью, подобная болезнь им еще не была ведома. На отличный сои они могли рассчитывать при любых обстоятельствах.

Когда с рассветом вездеход, заливаясь сиреной и скрипя тормозами, остановился у наскоро раскинутого лагеря, друзья даже не пошевелились.

В белоснежной рубахе с расстегнутым воротом, в плотных темно-синих брюках-джинсах, заправленных в невысокие сапоги, Евгений Петрович Медведев крикнул над ухом Виктора:

— Подъем!

Тот только перевернулся на другой бок.

— Тарга, вы их водой! — посоветовал прибывший с Медведевым пожилой тувинец Доржу Лопсан — отец Кенина.

— Кого водой? — протирая глаза и не понимая, что происходит, спросил Андрей. Окончательно проснувшись, сообразив, кто перед ним, он щедро плеснул из кружки на Виктора.

Традиционный завтрак в честь гостей был устроен особенно пышный. Из скромных запасов пошло на стол все самое лучшее. Не требовалось большого труда, чтобы увидеть в Доржу того проводника, которого так недоставало им. Друзья хорошенько постарались ради таких гостей, довольные и тем, что Медведев, которого они всегда считали своим старшим другом, был здесь.

Вдруг Евгений Петрович почему-то лукаво посмотрел на них, повернулся к Доржу и старому знакомому шоферу Николаю Хазакову, что-то шепнул и, легко поднявшись с земли, поднял кружку дымящегося черного чаю:

— Забыли, черти! Ну и сотрудничков набрали в институт! Прошу встать.

Друзья виновато встали, но ничего не могли понять. Медведев торжественно произнес:

— Сегодня первое июля — День этнографа! За нашу науку! За друзей, шагающих сейчас к стойбищам, аулам, селениям и городам! За тех, кто идет к людям разного цвета кожи — к разноязыкому человеческому племени, чтобы утверждать свободу, равенство и братство всех народов!

Церемонно чокнувшись походными кружками с чаем, друзья молча корили себя. Как же они забыли такой день?

Традиция отмечать День этнографа была молодой. Родилась она, как любил утверждать Скворцов, под влиянием археологов, отмечающих свой день несколько пятилетий. У этнографов не было даже своей песни. Однако они с полным правом в такой день пели «Грустную песню», родившуюся на раскопках древнего Хорезма:

Здесь когда-то город многолюдный Привлекал гостей красой своей. Во дворце порою арфы струны Пели в тишине ночей. Струны звонкие умолкли, лишь сова кричит во мгле, От былого лишь обломки в старой выжженной земле…

Те, кто создал эту песню, те, кто копал Хорезм, прежде всего были сотрудниками

Института этнографии!

— Я вас помиловал, — сказал Евгений: Петрович, — но помните: чтобы хороший обычай стал традицией, его надо соблюдать.

Медведев был, безусловно, в приподнятом настроении. Так с ним было всегда, когда ему удавалось вырваться в «поле» — в экспедицию. За его плечами тридцать лет исхоженных и изъезженных дорог по Алтаю и Южной Сибири вместе с охотниками и скотоводами. А у кого из тех, кто хоть однажды побывал в экспедиции, не защемит сердце в пресловутую пору летних отпусков, когда товарищи укладывают походное снаряжение и отправляются в места, не слишком оборудованные для отдыха? Бархатные сезоны этнографы, как правило, проводят среди снежной пурги или в кишащей гнусом тайге и тундре. Первого июля, когда, говорят, в Крыму еще «жить можно», в тайге пробуждается комар и жить становится невыносимо! И все-таки там живут и работают люди, а этнографы всегда бывают с людьми. Позавидуйте этнографам! Никто из них еще не получал путевку в бархатный сезон к Черному морю — они не жалуются. Может быть, им, уставшим от холода и едкого дымокура, чуть-чуть обидно, что они не у Черного моря. Однако поверьте мне: даже прикованный к постели какой-нибудь хворобой в летние дни, этнограф будет грезить не Черноморским побережьем, а степными и таежными тропами. День этнографа не отмечен красным в календаре. Да на все профессии просто не хватает дней в году! Особых почестей не требуется. Единственная просьба: сходите на почту и своего друга-этнографа поздравьте первого июля. Он будет рад. Просто поздравьте! Подарков не надо!

Демидов невольно подумал, что приезд Медведева, его шутливый тон вызваны событиями, имеющими прямую связь с поисками загадочной ниши. Пора кончать затянувшийся завтрак и поделиться новостями…

— Евгений Петрович, это совсем не по законам странствующих! Вы прибыли неожиданно и ничего не рассказываете!

Медведев подмигнул Доржу.

— Новостей хотят? Слушайте. Сначала поделюсь я, потом Доржу. Новостей много.

Три дня назад Медведев по срочному вызову оказался в Москве в президиуме Академии наук. Здесь же находились сотрудники органов госбезопасности. То, что услышал Медведев, представило историю поисков книги Андронова и тайну Немой скалы в ином свете. Из одного государства Юго-Восточной Азии пришел в Академию наук запрос на проведение археологических изысканий в западных районах Тувы. В информациях о деятельности археологического центра этой страны было много любопытного, в частности, в числе его сотрудников не было ни одного коренного жителя. Вскоре пришло извещение, что археологический центр интересуется орхонскими письменными памятниками в связи с проблемой распространения буддизма в первом тысячелетии нашей эры. Одновременно из различных библиотек мира поступили заявки и на издания орхонских памятников в нашей стране, и, в частности, на работы Демидова, а одно посольство прямо заинтересовалось трудом Андронова. Учтя все эти обстоятельства и материалы, сообщенные институтом о группе Скворцова — Демидова, президиум поручает группе срочно довести работу до конца и расшифровать надписи Немой скалы. Веденским занялись соответствующие органы, и он уже задержан…

Друзья слушали рассказ, притихшие, ощущающие сложность порученного им дела.

А новостей, неожиданных и удивительных, было еще много. Самой большой новостью было не то, что Веденский оказался простым кладоискателем, связанным некогда с Косым ламой, а то, что сидевший перед ними Доржу Лопсан — сын легендарного Балбала! Прошлое причудливо сплелось с настоящим, стремясь открыть или закрыть доступ к тайне Немой скалы.

Медведев рассказал и о том, что одна держава в тайнике ниши предполагает клад редких рудных ископаемых, и о том, как пропала книга со стола Скворцова, и о том, как Веденский раньше всех оказался в Туве. Однако он еще не знал, почему Веденский очутился в машине, идущей из Кызыла в Абакан.