Стрелы Немой скалы
Шрифт:
Пришелец был мудр и понял, что перед ним человек, а не камень. Он брызнул на Монгу-Кириша целебной водой, и тот ожил. Пришелец прозвал богатыря Балбалом — Каменным изваянием, но богатырь не обиделся. Вдвоем они зашли в тайную нишу. Кончался день, а пришелец не мог постигнуть тайну письмен. Прошли ночь и день, но все оставалось неизвестным. Вокруг почему-то пожелтела степь, высохли ручьи. Пить хотелось нестерпимо. Пришла новая ночь, и уже слова застревали в пересохшем горле. Мудрый пришелец в тоске взглянул на степь и увидел котел с водой. Русский вскочил и побежал к нему, а Монгу-Киришу показалась метнувшаяся тень Косого ламы. «Не пей», — крикнул богатырь, но пересохшее горло лишь прохрипело.
Русский умирал спокойно, прося друга-богатыря унести на север клочок бумаги с письменами и стрелами. Пусть там другие мудрецы помогут народу Балбала.
Шестьдесят раз через день и ночь скакал на своем Аян-Даасе Монгу-Кириш. Но и на севере никто не помог ему понять смысл письмен. Вернулся в родные степи Монгу-Кириш через шестьдесят дней и, когда узнал, что Косой лама угнал его жену и детей, так топнул ногой, так закричал, что на минуту земля перемешалась с небом. Горы сдвинулись. Рассердился владыка гор и лишил Монгу-Кириша богатырской силы.
Владыка гор сказал с гневом:
— До тех пор пока ты или твои сородичи не раскроете тайну Косого ламы, не будет ни у тебя, ни у твоего коня богатырской силы. Я оставляю тебе песни, но, когда ты попросишь моей защиты, я отберу их.
Монгу-Кириш, забывшийся своим горем, не слышал слов владыки. Пыль, поднятая им, осела, и перед богатырем, лишенным силы, оказались желтые воины Косого ламы. «Выколите ему глаза, вырвите ему язык: он видел нишу!» — кричал лама, но араты загородили Монгу-Кириша, дали ему коня, и он понес молчаливого всадника к горам. Скала расступилась и закрылась за Монгу-Киришем.
Так было, говорят люди и ждут, что настанет час и выйдет Монгу-Кириш, прозванный мудрым пришельцем Балбалом. Он обретет свою богатырскую силу, ум людей и откроет тайну Косого ламы, вернет народу его добро и счастье. Так, говорят, было, и так, говорят, будет…
Сказитель кончил, а остановившаяся тишина еще хранила слова сказа. Доржу с удивлением смотрел на отца, чуть прикрывшего глаза и с трудом сдерживавшего частое дыхание. Отец очень волновался. Еще более странным был вопрос, заданный отцом сказителю:
— Что сталось с Косым ламой, что говорят люди?
— Косой лама, став правителем самого богатого хурэ, умер в страшных мучениях, и душа его не нашла перерождения в людях. Говорят, одноглазый волк стал перерождением ламы…
Ответ был такой спокойный и неожиданный, что Доржу никак не мог понять, что же он слышал: сказку? легенду? быль?
В тот же день отец рассказал ему историю своей жизни, и рассказ отца о пиите, и сказание случайного гостя в свадебном чуме — все смешалось у Доржу.
Монгуш-Балбал так и не смог вернуться в степь. Смерть настигла его на охоте. Доржу тоже надолго застрял в горах, сражаясь с белыми бандами, устанавливая народную власть. За несколько месяцев до рождения Кенина Доржу перебрался в места, бывшие родными для его отца. Здесь его приняли, как сородича.
Первое время люди часто говорили о Балбале и Косом ламе, потом перестали говорить. Доржу помнил по рассказам отца дорогу к нише, но ни разу не ходил туда: Доржу был грамотным и считал старую историю одной из многих легенд. Давно расступились горы, и вышли сотни Монгу-Киришей. Они принесли народу счастье, и стоило ли разыскивать священную нишу? Доржу выполнил завещание отца — рассказал всю правду его внуку и вернулся жить в степь. Кенин любил слушать рассказы о своем деде, и они прочно сохранились в памяти.
То, что помнил Кенин и что вновь услышал о своем деде в первый день встречи с отцом, когда вернулся с университетским дипломом, дало ответ на вопросы далекого детства и пробудило новый. А только ли легенда это?
ГЛАВА III
НИША НЕМОЙ СКАЛЫ
Под монастырскими сводами
Кенин должен был явиться на работу в сектор истории Тувинского научно-исследовательского института через месяц. Дома у отца он не мог усидеть больше недели. История деда и Косого ламы, священная ниша и легенда требовали раздумий и действий. Двигало ли Кенином тщеславие молодости открыть и поразить открытием? Исполнял ли он долг перед предками? Может быть, просто оказалось свободное время, были знания, полученные за годы учебы, и удивительно близко находились легендарные места.
Во всяком случае Кенин Лопсан, сын Доржу и внук Балбала, оказался под монастырскими сводами Оин-хурэ. Больше трех десятилетий хурэ заброшено. Обширный двор, охваченный полуразрушенной каменной стеной, зарос травой и кустарником. Время не пощадило ни жилые кельи монахов, ни дом настоятелей и высшего духовенства. Ничто не давало надежды на присутствие живых хозяев или каких-либо фанатичных старцев, надумавших провести остаток дней под монастырскими сводами. Ничто! Хотя чуть примятая трава на пути к самому храму, где должна стоять бронзовая скульптура Майтреи — Будды Будущего — и висеть иконы, изображающие тысячеликие перевоплощения его, где вечно воскуривались свечи из ароматных трав и совершались моления, — эта примятая трава была похожа на свежую тропу к храму. Кенин быстро подбежал к массивной двери и толкнул ее. На него пахнуло терпким запахом ароматных свечей. Когда глаза привыкли к полумраку, он огляделся. Бронзовая скульптура стояла в центре, она была в три раза выше человеческого роста. Перед ее пьедесталом, похожим на раскрывшийся гигантский цветок лотоса, стояла бронзовая курильница в форме чаши с ажурной крышкой. Из курильницы узкими струйками шел дым. Ароматическая трава не могла дымиться три десятилетия. Видимо, кто-то приходит сюда, чтобы поддержать горение.
Весь день шаг за шагом Кенин осматривал хурэ, но так и не нашел местопребывания служителя или служителей, посещающих храм. Правда, в доме высшего духовенства одна келья была закрыта, но, если судить по ржавчине на замке, здесь никто не бывал десятилетиями.
Снова Кенин бродил по заброшенному двору, монашеским кельям и вновь возвращался в храм к скульптуре Майтреи. Он приподнял крышку курильницы: травы очень мало, не больше суток будеть тлеть… Об этом знает и тот, кто приходит сюда! Надо подождать.
Свет электрического фонаря вырывает из темноты храмовых стен буддийские иконы. В особом простенке висят портреты ставших святыми настоятелей Оин-хурэ. Может быть, где-то среди них и Косой лама, если он был на самом деле. Кенин пристально всматривается в однообразные лица ламских правителей. Но разве можно узнать среди них лумуцзу Бургу — Косого ламу?
В храме духота, от дыма кружится голова. Кенин выходит во двор. Тень вечера упала на брошенные строения, и легкий ветер посвистывает в пустынных переходах. Кенин берет свой багаж, оставленный за пределами хурэ, стреноживает коня и возвращается во двор. Он будет ночевать здесь. Он не боится, что его потревожат тени прошлого, напротив, он был бы рад расспросить их… Но мертвые молчат, молчат камни и стены, которые наверняка знают все или почти все. Кенин засыпал, надеясь на встречу с живыми свидетелями прошлого хурэ. Насколько бы проще был его путь, окажись он здесь всего сорок лет назад…