Стрелы памяти
Шрифт:
С уважением и восхищением
Татьяна ЗИМИЧ,
член Союза писателей России,
литературный критик
Цыганский конь земли не пашет
Повесть
Посвящаю моему деду Пронину Михаилу Герасимовичу,
ветерану Русско-японской войны (прообраз Федора,
одного из главных персонажей этой повести).
Унтер-офицер,
Знаками отличия Военного ордена Святого Великомученика
и Победоносца Георгия (с 1913 года эта награда для нижних
чинов стала именоваться «Георгиевским крестом»).
Помимо Русско-японской, Михаил Пронин был участником
Германской – Великой или Первой мировой – войны
и Октябрьской революции 1917 года. За героизм
и мужество трижды награжден Российской империей
Георгиевскими крестами и несколькими медалями.
Имел пулевые и осколочные ранения. Однажды, участвуя
в рукопашной атаке, был проколот неприятелем штыком
в грудь, но выжил. После войн и революций женился
на молодой вдове. В этом браке родился сын – мой отец.
Лето в деревне – горячая пора. С первыми лучами солнца оживает все вокруг. Идут на пастбища стада, подгоняемые хлесткими ударами пастушьих кнутов. Косари разъезжаются по дальним лугам. Женщины хлопочут по хозяйству, а старики, усаживаясь на завалинки, вспоминают свою прожитую жизнь. Ребятишки с удочками спешат к реке. В ранние утренние часы самый хороший клев! Через несколько часов наступит жара. Все живое поспешит в тенистые места, где дышится легче. Стада придут к реке, старики – в сады, а косари начнут растрясать скошенную траву, чтобы солнце ее просушило, да ветерок провеял.
А пока…
Кони, исхудавшие за зиму, собравшись в табун, мирно пасутся на лугах. Самые ретивые и норовистые передвигаются прыжками или мелким шагом из-за спутанных веревками передних ног. Сильные жеребцы, временами поднимаясь на дыбы, громко ржут и фыркают, а познавшие непосильный труд кобылы, обмахиваясь хвостами от надоедливых насекомых и, вздрагивая всем телом, жадно щиплют сочную траву. Тонконогие жеребята резвятся неподалеку от заботливых матерей, время от времени подбегая и тычась им под брюхо.
Лето осыпало землю-кормилицу теплом, любовью и благоденствием! Как только небесное светило достигнет зенита, работы остановятся и наступит обеденный отдых. Хозяйки, расстелив скатерти в тени деревьев, разложат нехитрый провиант. Нет в такое время у крестьян горячих блюд, костров не разводят – опасно! А вот вечером можно и ушицы сварить из мелких карасей, пойманных ребятишками в речке, а то и холодной окрошкой на квасу поужинать.
Только с наступлением темноты замолкают стальные косы. И слышно отовсюду, как сверчки сверчат да лесные птицы поют. Бывает, вдруг ухнет сова, будто вспомнила что-то, и на миг затихнет все, а затем снова наполнится лесными звуками.
В одну из таких июньских ночей и решил заночевать хуторской кузнец Федор с молодой женой Евдокией возле леса. Слишком коротки ночи, чтобы тратить время на дорогу. В такую горячую пору летний день год кормит. Несколько семей остались с ночевкой и на другом берегу оврага. На бескрайние пойменные луга опустились умиротворение и покой.
В предрассветный час,
– Держи его крепче, ромалэ, – прошептал своему напарнику цыган Петша, спешно доставая из-за пазухи тряпку.
– Давай я сам завяжу. Ишь ты, брыкается, – стараясь обмотать старой цыганской шалью морду коня, процедил сквозь зубы молодой и сильный цыган Шандор.
– Не буянь, какарачи (ворон). Слушай меня и молчи, слушай и молчи, – шептал в ухо коню Петша.
Давно он высматривал этого черного, как ворон, молодого жеребца. Давно зудели его вороватые руки. Да уж больно хозяин коня был силен да горяч! Все в округе говорили про неуемную силу и ловкость молодого кузнеца. Нужны были хитрость лисицы и ловкость паука, чтобы провернуть это дельце. А тут такой случай подвернулся! Как не испытать счастья? Вот и уговорил Петша своего друга Шандора наведаться в пойменные луга за добычей.
Шандор был молод и горяч, как и многие мужчины руска рома. Густая кудрявая шевелюра, словно грива гордого скакуна, прикрывала пронзительный взгляд его черных глаз. Золотая серьга в его правом ухе – знак последнего мужчины в роду халадытка рома (цыган-солдат) – игриво поблескивала при свете луны. Атласная рубаха алого цвета, подпоясанная широким кожаным ремнем, облегала его мускулистые плечи. Из голенища правого сапога выглядывал чури (нож), который Шандор сделал сам много лет назад.
На груди молодого цыгана висел байеро (полотняный мешочек) с ладаном и золотой серьгой его покойной матери. А за поясом, в кошельке, был припрятан от посторонних глаз лилияко (трупик мертвой летучей мыши, закатанный в восковой шарик) – заветный талисман на удачу и богатство, подаренный ему старой цыганкой.
– Те авес бахтало (счастлив и здоров будь), Шандоро, носи, не снимай! Нужду и беду духи рода отведут, верных помощников тебе завсегда призовут. Не в кандалах тебе по земле ходить, а гордой птицей в небе парить! Имя твое значит «гордый»! Будь горд родом своим, Шандоро! Помни, духи рода мать в счет твоей жизни забрали. Достойным сыном рода будь! Те дел одел бут бахт, зор ай састимос (дай Бог много счастья, сил и здоровья)!
Уж нет давно той старухи-цыганки, ушла она из табора умирать, и никто не видел ее с тех пор. Шандор часто вспоминал эту старую цыганку, не выпускавшую изо рта курительной трубки. Он никогда не снимал байеро и верил в волшебную силу талисмана лилияко. До сих пор удача была на стороне молодого и смелого цыгана. Много добрых коней привел он из разных мест в свой табор, много золота и серебра добыл.
Соплеменники признавали и уважали Шандора. Кто знает, может, после смерти его мудрого отца станет бароном он, а не дядя, прозванный Старым Лисом за хитрый и изворотливый характер. Как знать? Какого барона выберут цыгане? Да и будут ли они выбирать? Само собой, решится все, когда придет время. В одном нет сомнений: всем в таборе управляет великий и могучий цыганский закон, который чтут и оберегают пожилые и знающие житейскую мудрость цыгане.
– Надевай ему валенки, и уходим, – прохрипел Петша, оглядываясь по сторонам.
Конь, как завороженный, пошел за Петшей, не оставляя за собой следов. Через некоторое время тьма поглотила и коня, и цыган.
Вскоре на землю опустился густой туман, осыпав серебряной росой нескошенные луга и овраги. Из-за горизонта медленно поднималось светило, озаряя землю первыми лучами. Загомонившие птицы разбудили косарей и их семьи. Начинался новый день.
– Что-то нашего Булата не видать, – приложив руку ко лбу и вглядываясь вдаль, сказала Евдокия. – Федя, сходил бы ты к речке, можа, водицы испить пошел?