Стрелы Перуна с разделяющимися боеголовками
Шрифт:
— Скажи, почему ты выбрала меня?
— А почему ты выбрал меня?
— Это не ответ… Ты здесь одна такая, а похожих на меня много.
— Ты не похож на других. У тебя несчастные глаза.
— Разве?
— Но это раньше. А теперь счастливые. Слушай, а зачем эти татуировки. — Тут… и тут… И даже тут…
— Когда в нашем государстве рождается человек, ему сразу делают вот эту татуировку. "Не забуду мать родную". Видишь, она уже еле видна. Вот этот венок на плече означает, что я сподвижник. Когда
— Ужас! И у женщин есть татуировки?
— И у женщин. Но в основном на спине… и ниже. Кстати, это считается красивым. Татуировками занимается специальное министерство.
— Пыток?
— Нет, культуры.
— Если хочешь, и я для тебя сделаю татуировку.
— Не надо. Тебе же будет больно.
— Не убирай руку… Вот так… Хорошо…
— А так?
— Тоже. У тебя добрые руки. И боль снимают, и усталость…
— Разве ты устала?
— Нет, что ты? Ведь до утра еще долго?
— Еще долго.
— А утром ты уйдешь?
— Да. Наверное.
— Не уходи. Мне будет страшно одной.
— С виду ты такая смелая.
— Разве что с виду. Я боюсь здешних людей, здешних идолов, здешних собак. Все на меня косятся. Губную помаду украли, расческу… Так тяжело бывает на душе.
— Зачем же ты тогда пришла?
— Об этом уже поздно говорить.
— Жалеешь?
— Нет. Теперь нет.
— Я никому не позволю тебя обижать.
— Но ведь и тебя самого могут обидеть.
— Пусть только попробует кто-нибудь… Какая у тебя нежная кожа здесь…
— Дурачок, не кусайся…
— Я съесть тебя хочу, а не укусить.
— Но только не целиком… Мы здесь будем жить?
— Не знаю. Вряд ли. Ведь это штаб.
— Но я не хочу возвращаться в министерство пропаганды.
— Я тебя туда и не пущу.
— А что же нам тогда делать?
— Ты станешь моей женой. По всем правилам. Перед людьми и богами. А потом мы построим свой дом.
— Думаешь, нам позволят?
— Конечно. У меня обязательно должен быть сын. Наследник.
— Печально, наверное, быть наследником министра обороны…
— Давай не будем об этом.
— Давай…
— На свете есть столько замечательных вещей. Например, вот эта…
— Ой, не щекотись!
— Ты вся прямо как сахар. Я и не знал до сих пор, что с женщиной может быть так хорошо. А как тебе со мной?
— Если тебе хорошо, значит, и мне.
— Этого мало. Я хочу, чтобы именно тебе было хорошо…
— Тогда давай попробуем вот так…
— Тебе так приятно?
— Да. А тебе?
— И мне…
— Только ты не спеши!
— Не могу! Не могу! Я умираю!.. Наташа, я умираю! Ох, как я тебя
Первым, кого встретил Пряжкин, выйдя утром из штаба, был министр пропаганды.
— Куда девку спрятал, гад? — двигаясь параллельным курсом, но особо не приближаясь, спросил Погремушка.
— Не твое дело, — кратко ответил Пряжкин.
— Я тебе этого никогда не прощу! Так и запомни.
— Плевать я на тебя хотел.
— Смотри, чтобы кровью плевать не пришлось… Говори, отдашь ее или нет?
— Не собираюсь даже.
Несколько минут Погремушка молча трусил рядом, похожий на обезумевшего от голода полярного волка, а потом выкрикнул, хищно и в то же время жалко ощерившись:
— Ну и бес с тобой! Пользуйся! Мне ее во как хватило! Подбирай чужие объедки!
Пряжкин, до этого давший себе зарок стойко сносить любые посторонние инсинуации, наконец, не выдержал и бросился на Погремушку. Однако тот, не дожидаясь оскорбления действием, повалился посреди улицы и дико завопил:
— Убивают! На помощь! За что? Держите его!
Караульные у Усыпальницы насторожились. Случайные прохожие собрались в кучки. На башне часто и дробно ударили в рельс — вызывали подмогу. Пнув Погремушку валенком и до боли сжав челюсти, Пряжкин поспешил свернуть в ближайший переулок.
Министр бдительности принял его неожиданно холодно и подчеркнуто официально. Со времени их последней встречи случилось что-то чрезвычайное, и Зайцев, хоть и был порядочным лицемером, не собирался это скрывать.
— Слушаю, — сказал он, на манер лука сгибая и разгибая деревянную линейку.
— Я по поводу перебежчицы.
— Догадываюсь. Ну-ну…
— Считаю, что к нам она прибыла из самых искренних побуждений. Подозревать ее в злых помыслах, а тем более в шпионаже нельзя.
— Все?
— Все.
— Нет, не все! — Зайцев изо всей силы хлопнул линейкой по столу. — Лопух! Девка тебя пальцем поманила, а ты и растаял! Любовь закрутили!
— Да вы же мне сами советовали…
— Что я тебе советовал? По головке ее гладить? На руках носить? Ты ее планы должен был выведать! Вещи обыскать! В крайнем случае допрос с пристрастием учинить! Теленок! Да она из тебя сейчас веревки будет вить! О чем вы разговаривали? Но только чтоб слово в слово!
— Э-э-э… А-а-а… Не помню, — честно признался Пряжкин.
— Тьфу, а еще министр обороны!
— В общем так, — Пряжкин, уже почти не давая отчета своим действиям, вырвал у Зайцева линейку и переломил ее пополам. — Я на самом деле министр обороны и свое дело делаю. А вашей сучьей работой заниматься не собираюсь! Стукачей себе где-нибудь в другом месте ищите!
— Ах вот ты как заговорил! — Обычно бледное лицо Зайцева покрылось багровыми, как следы ожога, пятнами. — Не много ли берешь на себя?