Стремглав к обрыву
Шрифт:
– Он считает, что я пытаюсь руководить его жизнью.
Дэвид фыркнул:
– Кто-то же должен его опекать. Без этого ему не обойтись.
– Дело не в этом.
– Да, знаю. – Раздался звук отодвигаемого стула. Он подошел и встал рядом, глядя в окно.
– А почему он так сказал? Думаешь, была какая-нибудь особая причина?
За дверью раздавались демонстративно громкие шаги: миссис Ландау хотелось узнать, чем мы занимаемся, но подглядывать в замочную скважину она не решалась.
– Я пыталась их остановить, – сказала я шепотом, сгорая со стыда. – Мартин сказал, что не надо было вмешиваться. После скандала я… я укачивала его, как ребенка, чтобы
Дэвид помолчал. Потом спросил, чего я хочу от него.
– Не знаю, – шепнула я. – Обними меня, пожалуйста. Он притянул меня к себе. Вздохнув с облегчением, я положила голову ему на грудь.
– Дэвид, – раздался из-за двери настырный голос миссис Ландау. – Ты не голоден?
– Нет, – ответил он.
– Ты почти не ел за ужином.
– Я занят.
Она разочарованно отошла от двери. И Дэвид поцеловал меня.
– Пойдем попробуем вместе с ним поговорить, – сказал он.
Мартин сидел у кухонного стола и пил молоко из пакета. Мне показалось, что он хотел что-то сказать, но, увидев за моей спиной Дэвида, передумал. Матери все еще не было дома.
– Где мама? – спросила я.
– Ушла к Хартманам. Сказала, что вернется поздно.
– Умираю с голоду. – Я открыла холодильник и увидела две тарелки с едой, прикрытые сверху другими тарелками. (В то лето мне предстояло узнать, что есть на свете люди, которые закрывают тарелки вощеной бумагой или алюминиевой фольгой и, всего раз использовав ее, выбрасывают.) Я накрыла на стол для себя и Мартина. Дэвид сел против Мартина, я сбоку. Мартин сделал большой глоток из пакета.
– Ну что, – спросил он Дэвида, – пришел помочь справиться с трудным ребенком?
Я принялась ковырять вилкой рыбный салат.
– Хочу тебя кое о чем спросить, – начал Дэвид.
Мартин осторожно кивнул.
– Предположим, отцу на тебя наплевать. Матери, возможно, нет, но она не хочет вмешиваться.
Я сидела чуть дыша, не отрывая глаз от тарелки.
– Таким образом, остается только Руфь и, может быть, еще я, – продолжал Дэвид. – Ты хочешь, чтобы мы тоже оставили тебя в покое?
– Руфи привела своего адвоката, – негромко сказал брат. Он улыбнулся, и, хотя улыбка сразу же исчезла, вид у него был уже не такой мрачный. – Нет, я этого не говорил. Я не хочу, чтобы вы оставили меня в покое.
– Ладно, допустим, – сказал Дэвид. – Тогда что это за история с армейскими брошюрами?
– Не такая уж плохая идея. Когда вернусь, у меня кое-что будет на счете. Смогу учиться вечерами, днем работать и жить отдельно.
– Идея первоклассная, – сказал Дэвид. – По-твоему, армия – рай земной.
– А по-твоему, я здесь как в раю?
– Но, Мартин, – вмешалась я, – ты же на этой неделе уезжаешь. На два месяца. Зачем сейчас-то записываться?
– Два месяца в летнем лагере, – ответил он. – Просто мечта! Два месяца мыть грязные тарелки и получать двусмысленные предложения от жирных старух.
– И играть в баскетбол.
– Ну да, если останутся силы после всех этих радостей жизни.
– Ты прекрасно знаешь, для баскетбола у тебя всегда найдутся силы.
– А сборы осенью? – вставил Дэвид. – Ты ведь так мечтал об этом.
Мартин не ответил: ему нечего было возразить. Сколько мы его помнили, он всегда мечтал играть в университетской сборной.
– Допустим, – сказал он мне, – два месяца грязной посуды и баскетбола. А в сентябре вернусь – и все начнется сначала. Кроме того, – добавил он, помолчав, – идет война, хотя тебе это, может, и неизвестно. Ты ведь у нас не читаешь газет. –
– Моих знаний вполне достаточно, чтобы понять: тебе нечего делать на этой войне.
– Что значит «на этой войне»? – возмутился он.
– Она хочет сказать, – объяснил Дэвид, – это не вторая мировая. Всем известно, что тогда творили с евреями.
– Идиотское объяснение. На войну идут не из-за того, что творят с евреями, а из-за того, что творят со всем миром.
– Ты имеешь в виду Корею? – спросила я. – С каких это пор Корея – весь мир?
– При чем тут Корея? – ответил он, стараясь выглядеть спокойным. – Это борьба между Россией и Америкой. Надо уметь читать между строк.
– Но воюют-то они из-за Кореи! Из-за дурацкой крохотной страны, о которой сроду никто не слышал. Ты хоть сможешь найти ее на карте?
– Давай покажу.
– Ну ладно. Значит, подготовился. Неделю назад ты бы не смог мне ее показать. И никто не смог бы. А теперь ты рвешься туда, чтобы подставить голову под пули.
– Не драматизируй, – сказал он. – До тебя не доходит, что дело не в Корее?
– Для меня – именно в ней. Раз ты туда собираешься…
– Послушай, Руфь, – вмешался Дэвид. – Тут он прав. Бессмысленно спорить.
– Кларенс Дэрроу [2] приходит на помощь, – пробормотал Мартин.
– Действительно, дело не в Корее. Но мне кажется, именно поэтому и не стоит идти на войну, – сказал Дэвид.
– Ну-ка, ну-ка, – прервал Мартин.
Мне оставалось только надеяться, что Дэвид пропустит его саркастический тон мимо ушей и не уйдет.
– Продолжим, – сказал Дэвид, помолчав. – Корея – всего лишь опытный полигон. Россия хочет посмотреть, как далеко Запад позволит ей зайти. Согласен?
2
Известный американский юрист, адвокат. В 1925 году успешно защищал учителя Дж. Т. Скоупса, осмелившегося преподавать теорию Дарвина в Теннесси, где это было запрещено. Процесс вошел в историю под названием «обезьяньего суда».
– Согласен.
– Так какого же черта рисковать жизнью ради эксперимента? – Он подождал, но, видя, что Мартин молчит, продолжил: – Тем более что цель примитивная: выяснить, кто сильнее. Парень, отправлявшийся на вторую мировую войну, мог тешить себя сказками о защите демократии. Если ему от этого было легче. Или гражданская война в Испании – они там действительно верили, что умирают за свободу. Эта же война – даже на самый поверхностный взгляд – не война идей. Если мы ее выиграем, это не значит, что демократия сильнее тирании: просто мы приняли вызов и утерли им нос. Погоди, это еще не все, – сказал он, заметив, что Мартин хочет его прервать. – Сейчас целая куча политологов утверждает, что в ближайшие десятилетия события будут развиваться именно в этом направлении. Супердержавы не станут бомбить друг друга, вместо этого начнутся мелкие войны в маленьких странах, и ты даже не будешь знать, где эти страны находятся, пока их карту не напечатают в «Таймсе». Я не хочу сказать, что такие войны не имеют значения. Я даже не хочу сказать, что, если тебя призовут, надо надуть медкомиссию или притвориться голубым. Я только хочу сказать, что в такой ситуации пусть в армию идут те, кому не отвертеться или кто больше ни на что не годен. Незачем рисковать головой. Игра не стоит свеч!