Стремянка в небо

Трунова Татьяна Юрьевна

– Чего?
– не расслышал парень.

Антон Павлович махнул рукой:

– Это я так, с самим собой, не обращай внимания. Ты не отвлекайся, рассказывай.

В памяти становилось все светлее, и Петя мог уже припомнить даже цвет комбинезона, в который был одет мужик с гаечным ключом.

Антон Павлович слушал без особого интереса. Петя даже обиделся.

Чекист его обиду заметил.

– Все, что ты рассказываешь, нам известно.

– Неужели и про звездолет знаете?

– Конечно. Это моя бригада как смотрителя Заповедника. Правда, мои инопланетные работодатели

о ней не знают. И ты не болтай, - предупредил он. Мне больше интересно, кто в тебя стрелял.

Петя молчал.

– Не мы, - вздохнул Антон Павлович.
– Не бойся. Твой отказ от Контакта повлиял на наши планы, конечно, но он ничего не значит. Слишком тонкая игра, слишком велики ставки, чтобы принуждать столь значимую фигуру, как ты, к чему бы то ни было. А проигрывать нельзя - потеряем много. Лучше ж совсем не играть, оставить все как есть. До новой возможности.

И уже обращаясь к парню:

– С твоим отказом все отменяется. О чем говорили - забудь. Да, предложение о работе остается в силе, и крышу перекроем.

Он улыбнулся.

– Вы знали...?
– осмелился спросить Петя.

Антон Павлович пожал плечами:

– Естественно. Я хороший психолог, меня этому учили. Ты колебался уже тогда, когда дал мне согласие. А потом твой разговор с Арменычем... Неужели ты всерьез думал, что твой телефон не прослушивается? Кстати, может, теперь ты расскажешь, о чем говорил с Рустемом? Правду.

Парень задумался, припоминая. Наконец, проговорил:

– Знаете, ни о чем особенном. Рустем грузил меня какой-то войной Добра и Зла, которая состоится через тысячу лет, и в которой люди встанут с ними плечом к плечу. Потом о месте подписания договаривались. Что еще? Ах да! Я спросил у него, не будут ли против другие цивилизации, а он ответил, что есть лазейка в законе.

– Это какая?
– поинтересовался Антон Павлович.
– Их много.

Петя кинул на него косой взгляд.

– Он сказал, что если о Контакте попросил Избранный, ему никто не смеет отказать.

– Вот стервец!
– восхитился Антон Павлович.
– Долго готовились. Найти Избранного крайне сложно, раньше вообще считалось, что это неправильно расшифрованное место из материалов анки. Подозреваю, они здесь не десять лет прячутся, и не двадцать. Сидели тихо, за эти два года, пока существует служба Заповедника, мы даже не подозревали об их присутствии на Земле. Наш промах. Что еще можешь вспомнить?

– Да все, в общем-то, - Петя пожал плечами и тут же сморщился от боли.

– А, черт!

– Осторожнее.

– Да... Мне показалось, что Рустем тоже догадался о моем отказе, - парень виновато посмотрел на чекиста.

– Возможно, - согласился Антон Павлович.
– С твоей стороны было глупостью лезть на корабль. Но что уж теперь говорить об этом, что сделано - то сделано.

– Скажите..., - осмелился спросить Петя. Вы ведь подслушивали, значит, знаете, почему я решил отказаться от Контакта. Неужели мои слова вас не убеждают?

– Петь, - чекист откинулся на спинку стула, устраиваясь поудобнее, - это, конечно, все очень правильно: страдать о пути цивилизации, остаться чистыми на пути к звездам и так далее. Но мы живем в реальном мире, и в нашем реальном мире дорога Предтеч всего лишь теория, пусть похожая на правду. Мы наследники анки, но не факт, что вступим в наследство. До этого мы тысячу раз можем погибнуть, свернуть в сторону, пойти по третьему пути. И остальной галактике, поверь, будет на это наплевать. Галактика нас бережет, но только до тех пор, пока дуновение опасности не касается ее ценной шкурки, понимаешь? Сейчас мы слишком ничтожны, чтобы обращать на нас внимание. Устроить на планете Заповедник на всякий случай, и все дела. С нас хотят поиметь бессмертие, но повзрослеть, обретя мощь, не дадут. Не обольщайся, в этом отношении остальные цивилизации ничем не лучше цивилизации Дарута. Зачем галактике соперники? Если она почувствует с нашей стороны хоть призрак угрозы, нам конец. Лучше уж мы с них что-нибудь поимеем во благо родной страны.

Антон Павлович сел на любимого конька и собрался со вкусом поговорить о том, что его, как патриота, волновало, однако Петя был начеку.

– Кто же все-таки в меня стрелял?
– сменил он тему разговора. Говорить сейчас о высоких материях и интригах не хотелось. При малейшей попытке вдуматься в слова чекиста, немилосердно начинала болеть голова. Петя и не стал вслушиваться.

– Есть у меня некоторые предположения, - туманно ответил Антон Павлович.
– Надо проверить кое-что.

– Что же мне теперь делать? Надо, наверное, как-то Рустему сообщить.

– Не надо. Насчет того, что делать дальше...

Что хотел сказать ему Антон Павлович, осталось несказанным. Дверь в палату отворилась, и на пороге появилась Мария Семеновка. В руках она держала увесистый сверток, издававший сладкий дух печева.

– Мама?
– обрадовано привстал парень.

– Я тебе вот пышек принесла, - Мария Семеновна засеменила к тумбочке у изголовья кровати и плюхнула на нее свою ношу.

Показалось ли парню, но двигалась мать чуть более легко, чем обычно, особенно учитывая артрит, который всегда обострялся в это время года.

– Мам, как твой артрит? Не беспокоит?

– Слава богу, Петенька.

Парень алчно втянул носом аромат свежеиспеченных пышек и нетерпеливо затеребил узлы платка, в который они были замотаны для сохранения тепла. Платок посопротивлялся жадным петиным рукам, но сдался, открыв взглядам свое содержимое. Пышки были волшебны. Пухлые, нежные, с белыми бочками и коричневатым верхом. Сверху их щедро припорошила сахарная пудра, подобная первому снежку. Волна исходившего от них аромата сбивала с ног, провоцировала обильное слюноотделение и заставляла забить на диету.

– М-м, пышечки! Щас покушаем!
– неизвестно откуда материализовавшийся Шотик Арменович собрался, было, цапнуть одну из пышек, но на него прикрикнули. Прикрикнули зло.

– Куда руки тянешь?

– Мария Семеновна?
– растеряно пробормотал тот.

Петя тоже смотрел на мать с удивлением. Мария Семеновна любила людей, любивших ее печево. Бесцеремонность Арменовича была игрой, от которой ранее Мария Семеновна получала немалое удовольствие. Поэтому сейчас ее злость, ее неприязненный голос, выглядели, по меньшей мере, странно.