Стретч - 29 баллов
Шрифт:
— Давай разберем почту.
Он запустил руку в карман и выложил мне на живот толстую стопку государственно-юридических, муниципально-академических конвертов. Академических, потому что требования, которые в них содержались, были чисто академического свойства, мне их ни в жизнь не выполнить.
— Я их все пооткрывал. В основном из банка и от кредитных контор, лишение прав пользования и тому подобные штуки.
— Генри, будь добр, накостыляй мне как следует, чтобы меня оставили здесь еще на пару дней.
Генри подстригся.
— Насчет квартиры. Можешь вернуться и пожить у нас еще несколько недель.
— Ты серьезно?
— Серьезно в двух частях И насчет вернуться, и насчет только нескольких недель. Пора тебе уже и самому пошевелиться, знаешь ли.
— Давай сходим покурим.
Крессида говорила, что в конце коридора имелся аварийный выход, где разрешается курить. Пришлось натягивать раздолбанные ботинки и куцее пальто — больничного халата мне не хватило. За дверью Генри быстренько набил травой гильзу от «Мальборо Лайт».
— Вот, Фрэнк, возьми. От болей помогает.
— Спасибочки.
Я и так уже плыл от смеси никотина и болеутоляющего. Косяк отправил меня в тропосферу. Когда я зашатался, Генри потащил меня обратно в кровать и уговорил съесть апельсин.
Я смог обрести дар речи только через несколько минут. Генри тем временем листал «Деревенскую жизнь».
— Генри.
— Да?
— Ты считаешь меня ничтожеством?
— Ну ты спросил.
— Значит, считаешь?
Он продолжал листать журнал, кривя губы в попытке подобрать ответ.
— Я бы сказал, что ты отнюдь не ничтожество, но ты явно не в форме.
— Кажется, мне еще никто не говорил более приятных слов.
— Спасибо. Когда тебя выписывают?
— Послезавтра.
— Приезжай. Лотти будет дома, даже если меня не застанешь.
— Спасибо, друг.
Генри бросил журнал на кровать.
— Пойду я лучше. Скучно здесь у вас.
— Ага.
Генри налил мне бокал «Аква Либра», подхватил апельсин и направился к двери.
— Да, девушка еще какая-то звонила. Салли, кажется.
— Сэди.
— Может быть. Я где-то записал ее номер.
Обыскав почти все семьдесят карманов анорака, Генри извлек желтую липучку, исписанную его миниатюрным чистеньким почерком научного работника.
— Точно. Сэди. Просила, чтобы ты позвонил.
Генри запахнул анорак и двинул к выходу.
0171 299 4563
— Алло?
Мужской голос. Голос девятнадцатилетнего итальянского юноши. Мое сердце устремилось вниз.
— Привет, Сэди дома?
— Я думаю, да.
Мне было слышно, как он отстранился от телефона и крикнул в глубь комнаты: «Сэди! Телефон!»
Послышался звук валуна, катящегося вниз по скалам.
— Але?
— Сэди, это — Фрэнк, Фрэнк Стретч.
Сэди протянула «у-у-у» — точно привидение.
— У тебя были неприятности?
— В
— Барт, Люси, Том — все тебя искали.
— Большинство из них уже нашли.
— Этого не может быть, потому что ты еще жив. Ты где?
— В больнице Святого Фомы, в палате для доходяг.
— Пожалуй, надо заехать тебя навестить, согласен?
Выпрямление
Не хуже других
Я настоял, чтобы мы поехали в моей машине — «триумф-геральд» 7б-го года выпуска. Мы нашли ее в районной газете и сторговали за семьсот фунтов. С откидным верхом — хотя пользы от него как кошке от пижамы.
Машина катила по мосту Ватерлоо. Жара стояла за тридцать, и мы, разумеется, застряли в пробке. Я был весь в мыле и нервничал, парадный костюм прилипал к телу. Мой взгляд рассеянно скользил по Сити. Город был похож на гигантское кладбище, где одуревшие от горя родственники понастроили высоченных, серых, уродливых, пошлых надгробий. Я извлек из среднего ящичка сигарету «Консул». Пока я прикуривал, Синатра в радио запел «Красиво и просто», и я прибавил звук, чтобы все слышали.
— Я мог бы научиться любить этот город, — заметил я.
Сэди выглядела ураганно. На ней было чернобелое мини-платье, которое задиралось так, что виднелись черные резинки чулок Волосы развевались в соблазнительном беспорядке, ногти отсвечивали голубым лаком.
— В котором часу нас ждут?
— В три. Я не хочу приезжать раньше времени. Мне эти рукопожимания и «как-поживаете» не по нутру.
Машина нырнула в туннель.
Сэди опустила зеркальце над местом пассажира и стала то надувать, то поджимать губки.
— По мне, крестины ничуть не лучше свадеб.
— Не согласен. На свадьбе можно поохотиться на незнакомых женщин. На крестинах — одни родственники. Бабули и дедули, и вид у них такой, будто действительно есть чем гордиться, будто и в самом деле они сделали что-то такое, с чем можно их поздравить.
— Зато на крестинах не произносят речей.
— Справедливое замечание. Но на свадьбе пить можно хоть залейся.
Мы припарковались в Холборне и сверились с картой.
— Ага. Прямо, на юг к Линкольнс-Инн-Филдз и там налево.
Сэди взяла меня за руку.
— Это зачем?
— Ну, ты же мой кавалер.
Стало ужасно приятно. Можно было представить, что подумают другие. «А она-то что в нем нашла? Не иначе куча бабок, хрен как у быка, покладистый характер или еще какой секрет». Мне не давал покоя холодный пот, склеивший ладони.
— Прости, у меня так руки потеют. Я, наверное, от этого никогда не избавлюсь.
— Не волнуйся. Мне даже льстит. Это означает, что у молодого человека сильные чувства. Возможно, в нем просыпается великий поэт.