Строфы не то, чем кажутся
Шрифт:
Так бывает, особенно осенью,
Когда небо хмуреет стремительно,
И поля покрываются озимью, —
Тосковать без причины простительно.
Но с чего эта грусть ядовитая?
И зачем вся трава пожухлевшая?
Если б только за новыми видами
Улететь, словно птицы отпевшие.
Всё простыло и кашляет слякотью,
Лишь деревья за пёстрыми листьями
Все рогатые кисти попрятали
И глядят на прохожих так пристально.
Дни несутся, как пламенем взятые,
И дождями они не остудятся.
Эти тучи – повсюду висят они
И слезят, как внутри, так и с улицы…
Но надежда надёжно упрятана,
Что поспеет спасение летнее,
Как за кучными тучами радуга,
И бесследно истлеет осеннее.
Осень с половиной
Если ветер заиграет
На невидимой цевнице,
Значит, близится другая
В виде осени страница.
Вот берёза завывает,
Будто заперли царицу;
Сверху туча грозовая
Угрожает разразиться;
Плачет ива, умирая, —
Трудно с зеленью проститься,
Снова кажется, что рано
Грянет голая гробница.
И каштан, плоды бросая,
Словно дар подносит жрице —
Лишь бы та не приказала
В яркий саван облачиться.
Ветер листья поднимает
И кружит, как колесница,
И его свирель внимая,
Отчего-то крепче спится;
Отчего-то крупной стаей
Улетающие птицы,
Не достигнув южных далей,
Обещают возвратиться;
Отчего-то дождь, рыдая,
Будто просит им умыться,
И деревья все рядами
Ждут целительной крупицы.
И вся осень золотая
Озаряет светом лица,
И природа увядает,
Чтобы заново родиться.
Солнце спряталось за тучей,
Щекотать устав равнины,
Тучи плавают беззвучно,
Будто роем муравьиным.
На холме, в траву одетом,
Где недавно трещал сверчок
И жужжали пчёлы где-то,
Впредь тускло и не горячо.
Только ветер деревья качает.
Ты садишься, примяв ковыль,
За улетающими грачами
Наблюдать, как будто бы фильм.
И ощущаешь всем созданьем
Не подступающую стужу,
А что-то, чему нет названья,
Но уже просится наружу.
Мы слишком унижаем провидение, приписывая ему наши понятия, с досады, что не можем понять его.
Достоевский – Идиот
По обшарпанной, ужасной и широкой
Уходящей в неизведанность дороге,
Разворачивая занавесы пыли,
Неприглядными, гудящими телами
Пролетают впопыхах автомобили
И, подобно разъярённому в корриде,
Порываясь на искусственное пламя,
Окружающей реальности не видят.
Неприкаянно поблизости слоняясь,
На пугающей дороге оказалась
Исхудавшая бездомная собака;
И огромное дымящееся тело,
За которым инфернальная ватага,
На животное направилось мгновенно…
Но случайным провидением успела
Бедолага ускользнуть недоуменно.
Ошарашенно кружит она поодаль…
Всё такая же промозглая погода,
Всё такие же деревья и фасады,
И сменяются в грязи автомобили.
А она – без облегченья и досады —
Поторапливает судорожно лапы.
Не понять ей, что чуть было не случилось…
Но случись вдруг – всё равно не поняла бы.
Робея и жалея
На свете нет грустней картины,
Чем наблюдать за псом,
Чью шею цепи поглотили,
Кому лишь будка дом;
Как день и ночь он грузно бродит
Всё по цепи кругом,
И с виду всем доволен вроде
И смирен под рукой…
Но в глубине души собачьей
Он думает про жизнь,
Как всё могло бы быть иначе,
Оков он всех лишись.
Пусть иногда добры и кормят
И зимы легче здесь —
Устал он быть комком покорным
Среди сплошных повес.
Он слышит ночью вой протяжный,
Устало с места встав, —
То стаи псов снуют бродяжно,
Как в кабаки Фальстаф.
И так пьянящий звук свободы
С луною вместе в ночь
К нему стучит все эти годы,
Лишь дверь открыть невмочь.
Ему бы только пробежаться
По полю, как буран,
По улицам, как дилижансы,
Под отблеск фонаря.
Хотя бы день на воле краткий,
Пусть страшно будет там,
Но лучше, чем сгнивать на грядке, —
Пуститься по ветрам…
Но разве значит жизнь собачья
Хоть что-то в мире злом?
И разве кто-нибудь заплачет
И вспомнит кто потом?
Но утешеньем псу назначим,
Что жизнь людей подчас
Едва ли больше в мире значит,
Чем жизнь любого пса.
С широко закрытыми глазами