Строки, добытые в боях

Майоров Николай Петрович

Апрель, 1941

Поезд

Дороги немец караулил строго: где хрустнет ветка — не жалел огня. Не помню, чтоб железную дорогу нам видеть довелось при свете дня. И, пробираясь к ней в кустах по пояс, усвоили мы твердо, как закон, в чем разница меж старым словом — поезд и новыми — фашистский эшелон. Усвоили, в щебенке яму вырыв и тол закладывая глубоко, что если поезда — для пассажиров, то эшелоны — для подрывников. Усвоили. И вот гремят с откоса и, превращаясь на лету в гробы и поднимая

в ужасе колеса, становятся вагоны на дыбы. Да, эшелоны — это ночью каждой рывок шнура и эхо до высот. Но кто же не мечтал, что он однажды нажмет кривую ручку и войдет туда, где о делах необычайных клубится полусонный разговор, где пар из носика пускает чайник, со щипчиками ходит ревизор?.. И это будет поезд. На вокзале ты ловко спрыгнешь, придержав слова, как диски, чтобы вдруг не забренчали, и только сердцем вымолвишь: «Москва!»

1943

Немецкий тыл

Из донесения имперского управления путей сообщения

Минск, 16. IX. 1943 года.

СЕКРЕТНО

Имперское управление путей сообщения. Минск.

В главное управление путей сообщения Востока в Варшаве.

Донесение о состоянии движения поездов на 16. IX. 1943 года

Положение везде очень напряженное. Действия партизан, неустанно усиливаясь, достигли ко времени, указанному в этом донесении, довольно опасных размеров. Как днем, так и ночью количество нападений чрезвычайно велико. Наличного парка вспомогательных поездов уже недостаточно. Как днем, так и ночью оборона от партизан и охрана перегонов не достигает своей цели и не дает надлежащих результатов. Об этом говорят факты: нападения повторяются ежедневно и на тех же перегонах. В случае если не будут приняты всесторонние мероприятия, в достаточной степени эффективные, то потерпит крушение весь ход дела на перегонах Минск — Жлобин — Гомель; Брест — Лунинец — Гомель; Жлобин — Могилев и Орша — Кричев — Унеча.

Совокупность 65 партизанских нападений (по 32 в день) с 63 случаями прекращения движения (из них 38 нападений на поезда), 171 случаем преграждения путей, 24 случаями минирования, одной повторной атакой, одним прямым попаданием мины на переводной стрелочный механизм вызвала полное прекращение движения на довольно продолжительное время почти на всех перегонах…

«…Советские военнопленные, несмотря на трудности…» (П. Калинин)

…Советские военнопленные, несмотря на трудности и большой риск, совершали массовые побеги буквально из всех фашистских лагерей и, вступая в ряды партизан, продолжали борьбу с гитлеровцами…

Это были закаленные волевые люди, прошедшие через ад фашистских застенков. Краткая история некоторых из них может служить иллюстрацией к сказанному.

Политрук Виктор Новоженнок мужественно сражался на фронте. Вражеский плен не сломил волю молодого коммуниста. Он стал активным участником восстания советских военнопленных в концлагере Бяла-Подляске. Рискуя жизнью, Новоженнок бежал из плена и геройски воевал в рядах народных мстителей. Политрук Сергей Николаевич Полышенок, вырвавшись из фашистского лагеря, находившегося под Берлином, добрался до партизан, чтобы с оружием в руках драться с ненавистным врагом…

11 июля 1942 года из фашистского лагеря военнопленных, который располагался около станции Крупки, Минской области, бежало 110 советских солдат и офицеров. Перебив и разоружив охрану, они захватили с собой шесть пулеметов, один миномет, четыре автомата, несколько пистолетов, много винтовок, боеприпасов и влились в ряды партизан…

(Из воспоминаний П. Калинина, начальника Белорусского штаба партизанского движения)

На дороге

Фронт близится. Стекол дрожанье. И, значит, деревне — гореть. Дорогой текут каторжане, и пляшет фашистская плеть. Полозья, и ноги босые, и вьюга, как плач вековой. И кажется, стала Россия бездомной толпой кочевой. Узлы. И лохмотья. И шубы. И впалые щеки ребят… Но стиснула ненависть зубы, но губы проклятьем горят! И после привала ночного, прикладами строя ряды, заметят конвойные снова сбежавшие в рощу следы. И каски надвинут в тревоге: они ли конвойные тут? Не их ли по русской дороге уже на расплату ведут?..

1942

Немецкий тыл

Лето

И лето. И птицы. И мята. И зной. Клубника рассыпана жаром в траве. У сосен от пряной настойки земной, от

пьяного ветра шумит в голове! Но немец с фургоном обходит леса, шагает, распаренный, у колеса, глядит, как на пенную кружку в пивной, на мой закипающий полдень хмельной. И кажется, пахнет и мята, как труп, береза — в бинтах, и в ожогах — сосна, клубнику ребята не рвут поутру — клубника ребячею кровью красна. Так будь вездесущим, закон наш лесной: ложись за березой и стань за сосной — клубника и мята тебя, земляка, упрячут. Лишь целься наверняка!

1942

Немецкий тыл

Мать

Жен вспоминали на привале, друзей — в бою. И только мать не то и вправду забывали, не то стеснялись вспоминать. Но было, что пред смертью самой видавший не один поход седой рубака крикнет: — Мама! …И под копыта упадет.

1942

Немецкий тыл

Второе письмо ровеснику

Ты дошел до Берлина — есть правда над нашей судьбой. Где ты был, как ты выжил в проклятом году невоспетом? В партизанских болотах? В лесах, окруженных пальбой? В отступающих армиях?.. Впрочем, не стоит об этом. Вспомним снова о детстве: за домом скулила пила, топоры говорили в бору, что спокойствие — небыль. Даже тополь был воткнут в осеннюю синь, как стрела, а упрямая радуга луком натянута в небе! Мы со свистом и с гиком врубались в кусты у реки. И клинки находили, в крапиве бродя по колени. И за мудрой махоркой в беседах своих старики от рожденья военным считали мое поколенье. Сорок первый войдет еще в наши тревожные сны. Боль и горечь узнал ты в далеком году невоспетом. Но, рожденные в битвах, мы были для битв рождены. Ты в Берлине! И, значит, судьба поколения в этом!

Май, 1945

Михаил Львов

Михаил Давыдович Львов родился в 1917 году в селе Наисбаш, в Башкирии, в семье сельского учителя. Писать стихи начал во время учебы в Миасском педагогическом техникуме. После окончания техникума работал в школе, многотиражке, радиокомитете. Начал заочно учиться в Литературном институте имени Горького, в 1939 году перешел на очное отделение. В начале войны Львов работает на военных стройках Урала. В 1944–1945 годах — солдат Уральского добровольческого танкового корпуса. Награжден орденом Отечественной войны II степени. В автобиографии поэт пишет: «Угроза войны была ясна всем, кто… читал газеты или просто дышал воздухом эпохи. Этому было посвящено все, и многое этим было объяснено — для себя и для всех, многие наши трудности. Нас тогда жизнь не могла баловать. Не имела возможности, не имела права. Мы были дисциплинированны — внутренне и внешне — всем ходом строгой эпохи, нас вырастившей… Отечественная война… Ни одного дрогнувшего голоса… Поэзия стояла на страже великих ценностей, как часовой несменяемый, и всё — и в жизни, и в стихах поколения — было освещено высоким пламенем времени трагического и героического. Это время определило и жизнь, и путь в жизни и в поэзии моих друзей — поэтов. И мой путь».

«Опять отъезд на фронт, и снова…»

Опять отъезд на фронт, и снова Я рву бумаги и дела. И снова в роскоши пуховой Метель над городом бела. Опять в окно гляди устало И слушай вечную гармонь. Опять горящие вокзалы, И снова снег летит в огонь. Еще не выписан нам отдых, Бессмертным именем любви Благослови меня на подвиг, На мужество благослови.

1944