Строки, добытые в боях

Майоров Николай Петрович

При мне вылетели на задание командир эскадрильи Поппе, Смирнов, Левша, Шорохов, Мануйленко, Михайлин, Матюшин. Рев, заведены моторы, пыль, ветер, какой-то особенный самолетный ветер, плоский, прижатый к земле…

(Из фронтовых записных книжек В. Гроссмана)

Ветер от винта

Как давно нам уже довелось фронтовые петлицы

Неумелой рукой к гимнастерке своей пришивать,

Золотые, привыкшие к синему птицы

По защитному небу легко научились летать.

Хоть клянусь не забыть — может, все позабуду на свете,

Когда час вспоминать мне о прожитых днях подойдет,

Не смогу лишь забыть я крутой и взволнованный ветер

От винта самолета, готового в дальний полет.

Не сумею забыть этот ветер тревожной дороги,

Как летит он, взрываясь над самой моей головой,

Как в испуге ложится трава молодая под ноги

И деревья со злостью качают зеленой листвой.

Фронтовая судьба! Что есть чище и выше на свете!

Ты живешь, ощущая всегда, как тебя обдает

Бескорыстный, прямой, удивительной ясности ветер

От винта самолета,

готового в дальний полет.

Тот, кто раз ощущал его сердцем своим и душою, —

Тот бескрылым не сможет ходить никогда по земле,

Тот весь век называет своею счастливой звездою

Пятикрылые звезды на синем, как небо, крыле.

И куда б ни пошел ты — он всюду проникнет и встретит,

Он могучей рукою тебя до конца поведет —

Беспощадный, упрямый в своем наступлении ветер

От винта самолета, готового в дальний полет.

Ты поверь мне, что это не просто красивая фраза,

Ты поверь, что я жить бы, пожалуй, на свете не мог,

Если б знал, что сумею забыть до последнего часа

Ветер юности нашей, тревожных и дальних дорог.

А когда я умру и меня повезут на лафете,

Как при жизни, мне волосы грубой рукой шевельнет

Ненавидящий слезы и смерть презирающий ветер

От винта самолета, идущего в дальний полет.

1942

В день Победы

Да будет веселым день нашей победы! Мы снова сойдемся в круг — Друг налево, и друг направо, И прямо напротив друг. Когда этот час неизбежный настанет, Я встану, подняв стакан: «Не все здесь с нами. Одни убиты, Лечат других от ран». Но я от имени всех живущих И тех, кто погиб в бою, В слове, простом и взволнованном слове Прославлю страну мою. Что я скажу, как сумею найти я Лучшие в мире слова! Я даже не крикну, а тихо скажу вам: «Да здравствует наша Москва!». Мы в окна посмотрим — увидим: снова Звезды горят на Кремле, Весна начинается, пахнет весною По всей молодой земле. Вот они, школы, где мы учились, Сквер, куда шли гулять. Вокзалы, с которых мы провожали, Зовут нас теперь встречать! А если мне суждено в сраженьи Погибнуть до этого дня — Ты тогда поднимись со стаканом И это скажи за меня. Сделайте все, что я не успею Сделать в моей стране. А любимую пусть никто не целует, Пусть помнит она обо мне!

1941

Семен Гудзенко

Семен Петрович Гудзенко родился в 1922 году в Киеве. В 1939 году, после окончания школы, поступил в ИФЛИ. В первые дни войны ушел добровольцем на фронт. Рядовым бойцом отряда лыжников участвовал в боях под Москвой, партизанил в тылу врага. Зимой 1942 года был тяжело ранен. После госпиталя до конца войны служил во фронтовых редакциях. Награжден орденом Красной Звезды и медалью «Партизан Отечественной войны». Писать стихи Гудзенко начал еще в школе, первые стихи были напечатаны во фронтовых газетах в 1941 году. Но сам Гудзенко считал началом литературной деятельности 1943 год, когда появились стихи, о которых на первом творческом вечере Гудзенко Илья Эренбург сказал: «Эта поэзия — изнутри войны. Это поэзия участника войны. Это поэзия не о войне, а с войны, с фронта». Первая книга «Однополчане» вышла в 1944 году. «Многие из сверстников обязаны именно ему, — вспоминает о Гудзенко Павел Антокольский, — больше, нежели любому из старших товарищей, тем, что их первые стихи появились в редакциях журналов и газет, что были опубликованы их первые книги. В незаметной, иногда совсем неблагодарной, но тем более благородной этой работе Гудзенко был своего рода полпредом целого поэтического поколения. Но он был полпредом поколения и в своей поэзии».

Семен Гудзенко умер 16 февраля 1953 года, словно подтверждая написанные им вскоре после войны строки:

«Мы не от старости умрем — от старых ран умрем».

Надпись на камне

У могилы святой встань на колени. Здесь лежит человек твоего поколенья. Ни крестов, ни цветов, не полощутся флаги. Серебрится кусок алюминьевой фляги, и подсумок пустой, и осколок гранаты, — неразлучны они даже с мертвым солдатом. Ты подумай о нем, молодом

и веселом. В сорок первом окончил он среднюю школу. У него на груди под рубахой хранится фотокарточка той, что жила за Царицей. …У могилы святой встань на колени. Здесь лежит человек твоего поколенья. Он живым завещал город выстроить снова здесь, где он защищал наше дело и слово. Пусть гранит сохранит прямоту человека, а стекло — чистоту сына трудного века.

23 июля 1943 года

Сталинград

Лист

Сентиментальный, нежный друг, тебя вспугнул снарядов свист, орудий рев, горящий луг… Война вас вместе не сведет. А для тебя я третий год храню кленовый лист. Ведь это все, что я унес из Киева тогда… (О Дарницкий проклятый плёс, безумная вода! Тебе не знать их никогда.) …Стихи остались на столе, они в сраженье не пошли. Я не припал к родной земле, не взял в дорогу горсть земли. И только он, кленовый лист, хранил воспоминанья дрожь. (Его сорвал осенний дождь.) Я для тебя его берег. Но жилки красные на нем напомнили мне кровь дорог… и стон и гомон переправ. (О, до чего хотелось жить, когда мы уходили вплавь, когда мы падали в пути…) Сентиментальный друг, прости…

1942–1943

Путь

Студентам ИФЛИ, однополчанам.

Наш путь, как Млечный, — раскален и долог. Мы начали в июне, на заре. В пыли с тавром готическим осколок, в мешке на двое суток сухарей. Тяжелый шаг, как будто пыль дороги колотят стопудовым колуном. Я не грустил о доме и пороге, с любимой не прощался под луной. Мы были юны. И мужская дружба ценилась нами выше всяких благ. Мы говорили: «Что нам в мире нужно? Устать в дороге, воду пить из фляг». Мы с детства не боялись расставанья. Мальчишки, окаянней кистеня, мы полюбили холод расстояний на оголтелых волжских пристанях. И с колыбели родина — Россия была для нас свободой и судьбой. Мы ширь степей в сердцах своих носили и на заре пошли за это в бой. Был путь, как Млечный, — раскален и долог. Упрямо выл над соснами металл. Обветренный, прокуренный филолог военную науку постигал. Он становился старше и спокойней и чаще письма матери писал. Мы говорили: «Отбушуют войны. Мы по-другому взглянем в небеса. Сильней полюбим и сильней подружим. Наш путь, как Млечный, — вечно раскален. Нам дня не жить без битвы и оружия, без шелеста простреленных знамен».

1942

«…Было все так близко…» (М. Луконин)

…Было все так близко до неправдоподобности, что писалось об этом как-то трудно. Когда мы с Сергеем Наровчатовым подползли к парню, который попросил нас взять у него документы, последнее, что он произнес: «Передайте комиссару, что я умираю коммунистом».

Как об этом написать?

Можно ли написать о том, как пожилой колхозник в линялой гимнастерке, боец-пехотинец, принес из деревни косу и, подготавливая сектор обстрела, впервые в жизни косил еще зеленую июльскую пшеницу?