Стругацкие. Материалы к исследованию: письма, рабочие дневники. 1972-1977
Шрифт:
A. СТРУГАЦКИЙ. Мы сейчас пишем очень большую вещь, самую большую по объему. Это единственное, что я могу сказать о нашей теперешней работе и планах. Впрочем, еще название — «Град обреченный»[112].
B. ЗУЕВ. Очень велик соблазн под занавес задать вопрос о Вашей личной жизни. Может быть, она похожа на Ваши книги?
А. СТРУГАЦКИЙ. Со мною никогда ничего необычного не происходит: живу обычной обывательской жизнью. Правда, было такое в прошлом, что стреляли в меня иногда, бомбы бросали, а в общем — ничего особенного.
Если хотите знать, как мы отдыхаем, то могу ответить, что делать этого чрезвычайно не любим, и в искусстве развлечений далеко не пошли. Не хочу прослыть ханжой, но самое приятное развлечение — это работа.
Из: Липанс Н. Кто поехал в Душанбе
Он вошел — высокий, стройный, красивый. Рубашка в мелкую клетку, американские джинсы,
не мужчина, мечта. Когда мой зять Лёня, многозначительно улыбаясь, произнес: «Знакомьтесь, Аркадий Стругацкий», от неожиданности остановилось дыхание. Да, я познакомилась с Аркадием в Душанбе, в доме моей сестры Людмилы Басовой и ее мужа Леонида Пащенко.
Что писатель делал в Душанбе? Дело в том, что в середине 70-х Стругацких временно перестали печатать. А жить-то надо было. Если Борис, брат и соавтор Аркадия, ученый-астрофизик, жил и работал в Ленинграде, то Аркадий уже давно зарабатывал писательским трудом.
Но однажды Аркадий, как он потом признался, вытянул счастливый билет. Поработать на киностудии «Таджикфильм» его пригласил кинорежиссер Валерий Ахадов, уже известный широкому зрителю как постановщик фильма «Кто поедет в Трускавец». Конечно, Аркадий согласился. Хотя, наверное, его не очень радовала перспектива работы над неинтересным (а надо сделать интересным) киносценарием.
Но Аркадий работал упорно, каждый день «отстукивал» положенные им самим десять или пятнадцать страниц. И это несмотря на постоянные встречи, посиделки, хождения по гостям. Его буквально рвали на части — очень многие литераторы, ученые, известные в республике люди хотели видеть этого знаменитого человека своим гостем.
<…>
Из: Липанс Н. Нельзя ничего приобрести, не утратив
<…>
Ему [АНу. — Сост.] не нравился сюжет, не принял он и саму идею описанного в романе реального факта — насильственного переселения горцев, именуемых ягнобцами, в долину. Естественно, надо было писать о том, как они счастливы в предоставленных им новых домах, квартирах с удобствами, как осваивают новые для них рабочие профессии. В общем, должна получиться кинематографическая сага о преемственности поколений в ратном труде, в то время как бедные ягнобцы бросали комфортные коттеджи и убегали к себе, высоко в горы.
— Господи, — жаловался Аркадий, — теперь понимаю, зачем им понадобился фантаст. Только фантаста надо было приглашать другого, вроде Бабаевского.
Конечно, Аркадию Натановичу нелегко было вникнуть в судьбы неизвестного ему народа, понять их привычки, обычаи, культуру. Каждый из нас помогал ему, чем мог, устраивали консультации специалистов.
Во время работы над сценарием фильма «Семейные дела Гаюровых» Аркадием была написана повесть «Парни из преисподней»[113], которую, на свой страх и риск, под псевдонимом Ярославцев опубликовал журнал «Памир». Когда Главлит (это цензура. — Примечание для молодых) проверял списки опальных авторов, фамилии Ярославцев там, понятно, не было. Вот так была оказана новыми друзьями и конкретно моим зятем Леонидом Пащенко реальная помощь Аркадию — как моральная, так и материальная, что было в то время немаловажно.
После окончания работы над сценарием Аркадий еще несколько раз прилетал в Душанбе. Он полюбил наш город, людей, с которыми общался. И в одном из послед113 Правильно — ЭВП.
них писем он написал: «Всегда вспоминаю Душанбе, Таджикистан. Поверьте, что это был мой самый прекрасный пикник на обочине».
В этой связи хочется вспомнить еще про одну привязанность Аркадия. Как-то нас пригласил в гости художник Павел Гейвандов. Хороший художник, работавший в основном в жанре карикатуры, сатиры, умный, интеллигентный собеседник и человек непростой судьбы — четырнадцатилетним мальчишкой он был репрессирован и более десяти лет провел в лагерях. Повод для приглашения Аркадия в гости у Павла Александровича был такой: показать коллекцию оружия, в основном холодного — всякие сабли, клинки и прочее. И к коллекции, и к творчеству Павла Аркадий отнесся с большим интересом. Вообще он с людьми сходился очень легко, беседы вел непринужденно, без толики снобизма или высокомерия. Подружился и с Павлом, не единожды посещал его мастерскую. Уже после отъезда Аркадия в Москву Паша написал портрет писателя. А еще несколько лет спустя в один из моих дней рождения Гейвандов преподнес мне в подарок замечательный портрет, выполненный пастелью двух цветов — розового и синего.
<…>
БН
Из архива.
Из рецензии БНа на сборник «Незримый мост»
АЛЕКСАНДР ЖИТИНСКИЙ,
«ЭФФЕКТ БРУММА» 46 стр.
<…>
Повесть Александра Житинского — это повесть о современной науке и современных ученых. Об ученых, так сказать, дипломированных и ученых без диплома. О главном в науке и о том самом главном, без чего не бывает ученого. Герой повести (рассказчик) — рядовой м.н.с., обладатель диплома, специалист, человек с высшим образованием и — ни в какой мере не ученый. Он образован, трудолюбив, старателен, но совершенно равнодушен к науке вообще и к своей конкретней работе в частности. Он, конечно, делает какое-то свое маленькое дело, отрабатывает хлеб, приносит посильную пользу, но он не служит науке, он служит ПРИ науке. И вот ему довелось столкнуться с другим, истинным, героем повествования — человеком БЕЗ диплома, БЕЗ специального высшего образования, и в то же время — истинным ученым, человеком, горящим ярким, неугасающим с годами, чистым и бескорыстным пламенем любопытства. Да, он забавен и трогателен, этот физик-любитель из глубинки. Идеи его смешны, эксперименты далеки от мирового уровня, недостаток образования и конкретных знаний мешает ему сделать что-нибудь хоть мало-мальски новое в науке. Но в то же время горит в нем «искра божия», горит чистое пламя испытателя природы, ЕСТЕСТВОИСПЫТАТЕЛЯ, и пламя это того же сорта, что сжигало Ньютона, Эйнштейна и Вавилова, Ломоносова, Эйлера и Дирака. И недаром от этого пламени загорается и наш, холодный до сих пор к науке, м.н.с., загорается не жаждой славы и степеней — стремлением узнать и понять, загорается и из прислужника науки превращается в ее служителя и творца.
Повесть А. Житинского еще раз напоминает об очень важных и нужных вещах, особенно важных и нужных сейчас, когда наука в силу целого ряда причин активно притягивает к себе, вбирает в себя ежегодно сотни и тысячи молодых людей, из которых многие — ох, многие! — очень плохо представляют себе, что же такое наука и что такое ученый. Об очень важном и непростом автор рассказывает нам без всякой назидательности и дидактизма, просто, ясно, весело, с доброй улыбкой. Ненавязчивый органический юмор пронизывает все повествование — теплый и мягкий, когда речь идет о хороших, честных людях, ядовитый и жесткий — когда появляются на сцене кое-какеры и околонаучная шушера. Язык повести прост и прозрачен, образы выпуклы, детали емки и точны — все это свидетельствует и о незаурядном мастерстве автора, и об отличном знании жизни, о которой он пишет.
Повесть А. Житинского «Эффект Брумма» могла бы, на наш взгляд, украсить любой из известных нам сборников фантастики, вышедших до сих пор. Несомненно, она послужит украшением и данного сборника.
ОЛЬГА ЛАРИОНОВА, «ПОДСАДНАЯ УТКА», 42 стр.
Рассказ О. Ларионовой посвящен контакту и содружеству человечества, с иным разумом Вселенной. Тема, с одной стороны, не новая, но, с другой стороны, и нестареющая. Уровень современных научных знаний оставляет широчайший простор воображению писателя-фантаста, и сколько бы десятков и сотен вариантов контакта ни было рассмотрено раньше, остаются еще десятки и сотни вариантов, не менее интересных, поражающих воображение и поучительных.
О. Ларионова кладет в основу своего рассказа тот гипотетический случай, когда человечество вступает в контакт с цивилизацией гуманоидов, не слишком отличающихся от ХОМО САПИЕНС, но далеко обогнавших Землю на пути исторического прогресса. Альфиане больше знают о Вселенной, они больше могут, они далеко впереди землян во всем, что кажется важным и существенным, им доступно то, о чем земляне еще только мечтают. Естественно в этом случае возникновение некоего психологического шока, если угодно — удара по самолюбию человечества, которое всегда было склонно считать себя средоточием лучшего во Вселенной. Последствия такого гипотетического шока сейчас, разумеется, не поддаются никакому расчету, и потому совершенно правомерна та схема, которую предлагает автор: шок породит взрыв энергичных усилий человечества доказать свое право с честью носить звание Высокоразвитого Разумного Существа. Да, мы гораздо моложе, мы меньше знаем и меньше умеем, но если речь зайдет о том, что составляет суть и основу цивилизации — о гордости, о подвиге, о способности к самопожертвованию, о дружбе и о любви — что ж, тут мы не ударим в грязь лицом и никому не уступим ни в чем.