Структура момента
Шрифт:
– Неизвестно, - ответил парень, продолжая с профессиональной ловкостью заворачивать книги.
– Дело в том, что я завтра улетаю в Москву и мне нужно поговорить с товарищем Талышевым по очень важному вопросу.
Москва была ввернута специально, чтобы произвести впечатление, - не каждый же день, черт побери, приходят на прием москвичи! Но парень так и не взглянул на меня.
– Простите, - сделал я новую попытку привлечь его внимание, - а к кому я могу обратиться по интересующему меня вопросу.
– Не знаю.
– А вы его секретарь?
Тут он наконец бросил на меня короткий косой взгляд: слово "секретарь" ему не понравилось.
– Помощник.
– Очень хорошо... Я, собственно...
– Слушай, товарищ, имей совесть, - раздраженно прервал он меня, - ты видишь, я занят... Имей терпение...
Он заворачивал в бумагу по три книги, а всего их было штук двести. По самым скромным подсчетам, раньше чем через час он бы не освободился.
– Дорогой мой, - рассердился и я,-у меня нет столько времени. Неужели трудно ответить на простой вопрос?
Он не удостоил меня ответом; лоснящееся от пота лицо ничего, кроме крайнего внимания к заворачиваемым книгам, не выражало. Иногда он пошмыгивал носом.
– Я с тобой говорю!
– шагнул я к столу.
– Не слышишь, что ли?
Теперь я стоял совсем рядом с ним, ну просто в нескольких сантиметрах, но он упорно продолжал делать вид, что не видит меня и не слышит.
И тут сказалось напряжение двух последних дней. В Москве или в Баку все неминуемо кончилось бы милицией, но провинция есть провинция - здесь мой крик в сочетании с ранее выданной информацией об отъезде в Москву был воспринят как сигнал опасности: он рефлекторно вытянулся, все еще не выпуская из рук бумагу.
– Отвечай, когда тебя спрашивают, болван! Если вообще хочешь здесь работать! И перестань шуршать бумагой!.. Когда будет председатель?!
– Скоро!
– Как его зовут?
– Ибрагим Гасанович.
Из кабинета заместителя вышли два человека - высокий грузный сероглазый мужчина, в котором я сразу узнал секретаря комсомольской организации нашей школы, в те далекие уже времена тощего и юркого, - вот почему фамилия председателя показалась мне знакомой, и постаревший директор городского стадиона, вечно гонявшийся за нами, когда мы играли в футбол. Этот, как оказалось, выслужился до заместителя председателя горсовета.
– Ты что кричишь?
– шутливо строго спросил у меня бывший комсомольский лидер.
– Здесь тебе не научно-исследовательский институт. А городской Совет депутатов трудящихся!
– Он подмигнул мне и повернулся к своему помощнику: Убери книги! И научись наконец разбираться в людях. Ты знаешь, кто это? Это же наша гордость!
– Он еще раз подмигнул мне.
– Крупный ученый, лауреат Государственной премии. А ты книги здесь заворачиваешь. Раздражаешь его. Бумагой шуршишь.
– Он и в школе был большим шутником и однажды на уроке военного дела выстрелил из духового ружья, заряженного дробинкой, в зад однокласснику, мешавшему ему целиться...
– У тебя совесть есть?
– грозно спросил он меня, втащив в кабинет.
– Приехал в город, устраиваешь всякие встречи и даже не позвонил. Советскую власть надо уважать, дорогой мой. Наука наукой, а прогресс двигаем мы. Садись... Ну, что у тебя за дело? Без дела ты бы сюда не пришел! Давай валяй! Не стесняйся. Я уже привык.
Я рассказал ему о стариках.
– Только-то!
– Он снял трубку.
– Рамиз Гусейнович, загляни ко мне...
– Дав отбой, он с хитрой усмешкой оглядел меня.
– Хорошо выглядишь... Сейчас мы поедем с тобой в одно место, какого и в Москве не сыщешь! Хоть вы, москвичи, и считаете, что вас ничем удивить невозможно, но тут ты ахнешь, гарантирую!
Вошел бывший директор стадиона.
– Как фамилия и адрес твоих стариков?
– спросил у меня председатель. Я назвал.
– В общем, так, - он строго посмотрел на своего заместителя, старикам надо помочь. Чтобы в течение этой недели у них была вода. И выясни, по чьему недосмотру дом не был включен в общегородскую смету.
Зампред оказался человеком очень информированным.
– Я в курсе, Ибрагим Гасанович. Там ничего нельзя сделать. Очень высокая отметка, напора не хватает. А по генплану дома эти идут на снос.
– Когда?
– В будущей пятилетке.
– Значит, люди пять лет должны мучиться? Ничего не знаю, чтобы вода там была. Поставьте насос... В общем, найдите решение. Завтра доложить...
Зампред заметно погрустнев, покинул кабинет.
– Ну, что у тебя еще?
– спросил у меня председатель.
– Проси, пока не поздно. Снимают меня.
– За что?
– С новым секретарем горкома не сработался. Слишком дружил с его предшественником.
– И куда пойдешь?
– Директором нашей школы. Я же педагогический закончил. Ну, поехали?
– Он встал.
– Восьмое чудо света, профилакторий для текстилькомбината. Прямо над водопадом, сорок номеров со всеми удобствами, шашлычной, спорткомплексом.
Я еле отвертелся от этой поездки - очень уж напористым был будущий директор моей бывшей школы...
До шести оставалось еще три с половиной часа. Появиться на базе без денег для Рамиза было невозможно.
Спустившись пару километров по течению, я дошел до нутриевого хозяйства.
На лето зверьки были выпущены на свободу, и вольеры пустовали. В темном низком помещении хозяйственного домика под лоснящимся от грязи одеялом спал рыжий мальчик. Ватное одеяло в сильную жару вызывало удивление, но еще удивительней было то, что он спал в такой грязи в одних трусах, постелив на ржавую кроватную сетку какое-то рванье. Он лежал на спине, накрывшись одеялом до самых глаз.
– У тебя нитки есть?
– Есть...
– Черные?
– Белые.
– А иголка?
– Была.
Вынужденный перерыв в моей активной деятельности дал возможность зашить брюки, распоровшиеся по шву.
Мальчик продолжал неподвижно лежать; если бы не открытые глаза, можно было подумать, что он продолжает спать, - этот человек умел организовать себе спокойную жизнь!
Я присел на старый, расшатанный табурет и снял брюки. Мальчик откинул наконец одеяло. Худое веснушчатое тело было неестественно белым. Молча подав мне нитки, он опять лег и накрылся одеялом.