Структура

Двинский Андрей

–  Лабдиен, колэги, - поздоровался я, снимая куртку и вешая ее в шкаф. Потом отстегнул кобуру с пистолетом и запер ее в сейф. Еще неделю назад посыпались бы шуточки на тему моей паранойи, но сегодня все промолчали, что неудивительно. Два теракта в один день, шестьдесят семь трупов и почти сотня пострадавших поневоле заставляют позаботиться о собственной безопасности.
– Что такие мрачные?

–  Привет, - нестройно отозвались они.

–  Какое-то нереальное количество булочек сегодня, - заметил я, наливая из кофейника вязкую коричневую жидкость в персональную кружку с изображением кофейного зернышка на боку.

–  Стресс заедаем, - ответила Дайга, усевшись так, чтобы продемонстрировать мне свои ножки, которые почти целиком можно было рассмотреть в разрезе длинной юбки. Неплохие, да. Но до моего идеала им далеко.

–  Стресс надо не заедать, а отрабатывать, - глубокомысленно изрек я, усаживаясь во главе стола и протягивая руку к ватрушке.

–  А платить будут?
– Поинтересовался Данила Сотников по-русски, глядя, как я откусываю кусок. Для парня вопрос зарплаты был актуален как никогда, месяц назад у него родилась двойня. Девочки.

–  Значит так, - продолжил я, отхлебнув глоток кофе и внимательно оглядывая унылую компанию.
– Во многом сейчас наше будущее зависит от нас. Сможем собрать генератор - докажем, что мы были правы, будет проект и не один. Не сможем - значит, ошиблись. И тогда грош нам цена как физикам, поедем в Англию клубнику собирать.

Нельзя сказать, что я их приободрил, но то, что они внутренне подобрались, было видно. Этого и добивался.

–  Что у нас со сборкой?
– Продолжил я, прожевав еще один кусок.

–  Лазерный узел готов, - ответил Анцис Каулиньш, делая глоток кофе.
– Сегодня закреплю его на камеру D-матрицы.

–  Отлично, - кивнул я.
– Тогда можем начинать наладку.

–  Не можем, - покачал головой Данила.
– Федор не закончил корпус и систему радиационной защиты. У него там какие-то проблемы. Петь, ты бы зашел к нему, поговорил...

–  Знаю я его проблемы, - поморщился я. Федор Макаров был гениальным слесарем, от бога. Даже без чертежа, по одному наброску он четко улавливал идею и умудрялся реализовать ее так, что мы просто диву давались. С ним была одна беда - алкоголь. Федор пил, причем пил серьезно. Спусковым крючком запоя обычно служил разговор о политике. Слесарь был человеком старой школы, фанатом СССР и не мог простить Латвии независимости.
– Зайду сегодня. Когда ты с ним виделся?

–  Полчаса назад.

–  Пьяный был?

Сотников пожал плечами.

–  Я не понял. Вроде не пахло.

–  Ладно, - вздохнул я.
– Дайга, на тебе документы. Отчеты, ответы на запросы комиссии и прочее. Пока мы работаем, нас никто не должен отвлекать.

–  Поняла, - кивнула она.

–  Вот тебе мой телефон, - я передал девушке трубку.
– Если кто-то будет звонить, я в "чистом помещении".

–  Хорошо, - Дайга забрала трубку и положила на свой стол.

–  И хватит жрать!
– Скомандовал я, допивая последний глоток, - давайте все по местам.

Слесарка находилась в самом конце коридора. Подойдя к двери, я постучал и, не дожидаясь разрешения, потянул за ручку.

Федор, невысокий, худой и седой мужичок лет шестидесяти, сидел перед верстаком и, глядя в одну точку, слушал радио. В его правой руке дымилась сигарета, и я, войдя, первым делом нажал на кнопку включения вытяжки. Нам сейчас только не хватало скандалов по поводу курения в помещениях лаборатории.

–  ... западные лидеры надеются, что после смерти Бутина, Россия повернется к Западу лицом. Исполняющий обязанности президента Дмитрий Волков сообщил, что выборы пройдут согласно конституции и демократическим принципам...

–  Здравствуй, дядя Федя, - поздоровался я с Макаровым за руку. Он привстал и несильно сжал мою ладонь, продолжая прислушиваться к новостям. Дело плохо. Я сразу понял, что он уже накатил и если его ничего не сделать, корпуса установки мы сегодня точно не увидим.

Шеф его держал за золотые руки, хотя проблем от Федора всегда хватало. Кроме пьянства немалой сложностью был вопрос с языком. Никто никогда не слышал, чтобы Федор говорил по-латышски. Хотя, понимал он вроде бы неплохо. Нам-то было все равно, но иногда в институт наведывалась комиссия Центра госязыка. На эти дни Федора приходилось отправлять в отгулы, и всяческая слесарная работа в лаборатории останавливалась.

Из работников лаборатории языковая напряженность у Федора складывалась только с Анцисом - тот приехал в Ригу из курземской глубинки и русского почти не знал. Пару раз покойный шеф специально заставлял их работать вместе, видимо с целью побуждения в изучении языков. Без слез на это смотреть было нельзя. В ход шла жуткая мешанина русско-латышских и международных слов, сдобренных матом, которым, кстати, оба владели великолепно. После такого Федя обычно уходил в запой, а Каулиньш неделю ходил на работу с приколотой к лацкану красно-бело-красной ленточкой. Устроив пару раз это шоу, шеф прекратил подобные эксперименты.

–  Брось ты эти новости слушать, - начал я разговор, пытаясь прощупать Федино настроение.

–  Привет, Петя, - почему-то вздохнул он.
– Писец настал России.

–  С чего бы?
– Усмехнулся я.

–  Этот "лунтик" Волков просрет все, что Бутин создал, вот увидишь.

Вот значит, какая у нас печаль сегодня. Ну ладно.

–  Грош цена всем этим достижениям, если их сможет спустить в унитаз один единственный неудачный президент, - высказал я ему свое мнение.
– Посмотри на Штаты. Какой бы президент ими не управлял, они все равно ставят весь мир в позу пьющего оленя.

–  В логике тебе не откажешь, - снова вздохнул он.
– Давай помянем шефа.

Достав откуда-то два стакана и начатую бутылку водки, он налил каждый на треть и поставил один передо мной. Сев к верстаку на свободную табуретку, я отодвинул стакан в сторону и посмотрел Макарову в глаза.

–  Дядя Федя, послушай меня внимательно, - внятно произнес я.
– Меня в пятницу поймал директор и сказал, что наш проект закрывают. Понимаешь, что это значит?

Федор третий раз вздохнул и опустил голову.