Струна и люстра
Шрифт:
— Скажи добрый странник, а Пирамида примет шар, если я заберусь на нее не пешком, а на Росике?
— Конечно, примет, Кки, — улыбнулся путник. — Тем более, что конь твой такой славный. Посмотри сам… — и кивнул на тень.
Тень была такая, будто маленький длинноволосый всадник сидел на ладной тонконогой лошадке, которая нетерпеливо переступает копытами.
— Аакса танка, лана-касаан… — опять улыбнулся странник.
— Итиа танка, ната хоокко…
Тень всадника рванулась вперед.
Странник напомнил, что Лыш — это Кки. Пусть в давние века, но все равно Кки. И возникла «завязочка». Лыш вдруг сообразил, что Кки чем-то очень похож на мальчика Грина. Не только белыми волосами. Может, еще своим сиротством, нелегкой жизнью… А теперь над Грином висела опасность. Та проклятая ампула! То есть наоборот — то, что этой ампулы у Грина нет. А есть угроза жизни…
Так ясно же, что он, Лыш, нынче оказался в Песках для помощи Грину. Недаром же — с Росиком!
На площадку Пирамиды Лыш взлетел на Росике, как на крылатом скакуне. Ухнул шар в глубину. Выпрямился и стал ждать. Он был уверен, что кто-то задаст вопрос.
И кто-то спросил:
«Чего ты хочешь, мальчик Лыш?»
— Я Кки…
«Это все равно. Чего ты хочешь?»
— Линию, — нервно сказал Лыш.
«Ты уверен?»
— Да!
«Ты сумеешь?»
— Да!
«Ну, попробуй…» — И возникла перед Лышем уходящая из бесконечности в бесконечность струна, тугая, как натянутый ассахор.
Чего там пробовать! Надо сразу! Это же просто: метнуться по Линии Времени назад на несколько дней. Нервами нащупать место, где проклятая спецшкола Грина. Сделаться невидимым (в прошлом времени это не трудно), просочиться в ту гадостную ампуло-торию, за две минуты до укола ухватить из-под рук фельдшерицы злополучную ампулу. Конечно, тетка повертится, поищет, возьмет другую и все равно сделает укол. Зато у Лыша будет ампула-спасительница. Он прискачет, протянет ее на ладони: «Грин — вот…»
Лыш послал по Линии верного Росика, в точности как посылает навстречу подвигу коня отважный рыцарь. И все сперва было, как он ждал: встречный воздух превратился в прозрачные шестеренки, который с шелестом завертели назад секунды, минуты, часы… Но вдруг врезался в этот механизм черный клин. Зазвенело в ушах. Завертелось пространство. В накатившейся темноте Лыш ударился о что-то твердое, упал. Полежал. Постонал от боли во всем теле. Открыл глаза. Увидел, что лежит, уткнувшись подбородком в красный песок. Сел…
Тонкая струна, лопнув, свивалась в пространстве спиралями, разбрасывала искры, таяла.
Росик огорченно топтался рядом. Лыш сел верхом, грудью и щекой лег на спинку.
Он понимал, что в чем-то очень виноват. Наверно, в том, что нарушил закон Времени. Может быть,
— Поехали домой, Росик… — горько сказал он.
Однако ехать не пришлось. Через секунду Лыш понял, что он в хижине рядом с посапывающим Толей (солнце пробивалось сквозь ветки). А Поля не спала, она сидела, и глаза у нее были круглые.
— Ой, Лы-ыш! Откуда у тебя на подбородке такая ссадина?
— Не знаю… — пробормотал он. — Может, вчера зацепился за ветку.
— Но она свежая…
— Не знаю… — опять сказал он и засопел, потому что не любил врать.
— Я сейчас помажу йодом. У нас тут аптечка…
Глава 3
Валерию в эту ночь тоже снились Пески. Но не так, как Лышу, а спутанно, урывками. Видимо, это и вправду был только сон, а не присутствие. А причина спутанности в том, что день перед этим полон был неожиданных впечатлений и встреч. Кроме того, и половина ночи оказалась бессонной. Валерий провел ее за разговорами с Юноной…
Вернувшись с берега, он совсем уже решил улечься в постель, но вдруг захотелось еще подышать летним воздухом. За открытым окном громоздились заросли тропической герани — сейчас они казались почти черными. Валерий перебрался через подоконник в огород. Под окном тянулась низкая, уютная такая завалинка (будто в старой деревне). Валерий сел, прислонился затылком к подоконной доске. Вдохнул цветочный запах. Посмотрел, как дрожит в светлом небе зеленая звезда. Опустил глаза. Увидел над грядами девичью фигурку в сарафане. Даже в сумерках сарафанчик был светлым.
— Добрый вечер, — сказал Валерий.
Юна от неожиданности ойкнула. И засмеялась:
— Не вечер, ночь уже. Ты чего не спишь?
— Перевариваю события…
— Много было?
— Хватило на первый раз… А ты чего бродишь тут?
— Лейку искала. Днем оставила, а сейчас спохватилась. Баба Клава проснется, разворчится: куда девала? Это ее любимая…
— А плитку-то она выключила?
— Ох, выключила… То и дело забывает. Да это, может, и хорошо. От ее плитки во всем Инске комары пропадают. Смотри, ни одного…
Валерий вспомнил, что и правда за весь вечер не слышал комариного звона.
— А лейку ты нашла?
— Нашла. Вот…
— Ну, тогда садись рядом. Поговорим… Авось Васильевна… Не обижайся, это шутка.
Она опять засмеялась тихонько:
— Я не обижаюсь. Мальчишки всегда любят прозвища приклеивать… — И тоже села на завалинку. Поправила сарафанчик, откинула, как Валерий, голову.
«Мальчишки…» — усмехнулся про себя Валерий. И почувствовал себя Валеркой одиннадцати лет, который сидит с соседской девочкой Люсей. Днем вдвоем гоняли на велосипедах и купались в пруду у плотины, а теперь, перед сном, болтают о всяких пустяках. Давние друзья-приятели…