Струны
Шрифт:
Голые брови иронически поползли вверх.
— А писать?
— Тоже.
— Хорошо или так себе, с пятого на десятое?
— Хорошо. Ну — довольно хорошо. Седрик знал буквы значительно лучше, чем любой из остальных питомцев Мидоудейла, и все же прекрасно понимал, что не может сравниться в чтении и письме ни с Мадж, ни, скажем, с Беном. Уроков грамоты не было, он нахватался этой премудрости сам, из телевизионных шоу, и все еще испытывал затруднения с длинными словами. Тыкая в клавиатуру пальцем, он мог написать свое имя и еще два-три слова. Как-то так выходило, что твердые намерения заняться письмом всерьез вечно откладывались на потом — не хватало времени. Багшо расхохотался.
— Ну и что? — ощетинился Седрик. Это ж просто зло берет, как быстро умеет этот мордоворот разозлить! — На той неделе Фрэнки Фрэзер говорил, что в нашей стране доловина докторов наук вообще не умеет ни читать, ни писать, я сам слышал.
— В том числе, конечно же, и сам этот гнида Фрэзер.
Седрик отвернулся к иллюминатору. Вертолет описывал широкую дугу над морем, над заливом, испещренным верхушками затонувших, полуразвалившихся зданий.
— А вот грамота разведчику необходима, — заметил Багшо. — СОРТ не может нести большую систему. Хреновая у них работа, у разведчиков. Ровно ничего такого захватывающего, скучная и опасная, вот и все. Сиди дома и смотри телевизор, увидишь столько же, сколько они из своих сортов, уж всяко не меньше. И рисковать не надо.
— А откуда же тогда риск? — скептически поинтересовался Седрик. — Правда, какая там величина риска?
— Пропадает одна экспедиция из пяти десятков.
— Брешешь!
— Если бы. И безо всякого там чеддера-убийцы, просто лопнувшие струны. Наступает очередное окно, инженеры набирают нужные числа, а там ничего. Мир с такими координатами отсутствует. Так вот и бывает. Хреново для того, кто отправился в этот мир с ночевкой.
— Ну, с ночевкой, может, и рискованно, — милостиво согласился Седрик. — Но часто ли это — с ночевкой? Это же делается, только если на планете обнаружилось что-нибудь такое, из ряда вон.
— Это делается гораздо чаще, чем можно было бы понять из сообщений Института, — пожал плечами Багшо. — И даже вылазки бывают опасными. Откуда ни возьмись, образуется нестабильность, и если ты не смоешься оттуда с дикой скоростью, окно может закрыться. И тогда, Шпрот, кранты. Лопнувшую струну не найдешь никакой китайской силой. Если мир потерялся, он потерялся с концами. Не самый лучший способ умереть, далеко не самый лучший.
Седрик смотрел на залив, но почти ничего не видел. Он думал о родителях — родителях, которых не мог вспомнить. Вроде бы и не в чем себя винить, а вот все время кажется, что должно было что-то сохраниться, какой-нибудь смутный образ огромных, благожелательно улыбающихся лиц… Но нет, ничего, ровно ничего.
— Ну ладно, может быть, разведка — занятие и не очень романтичное. — Произнося эти слова, Седрик почувствовал себя предателем. — Но зато — очень важное! Мы должны найти мир первого класса. Конечно же, худшие из неприятностей уже позади, но все равно…
— А с чего это ты решил?
Так говорили по телевизору. Теперь, когда Клайд уехал, Седрик стал старшим, получил личный телевизор и все время смотрел образовательные программы.
— Озона становится больше, и скоро…
— Ничего подобного. Озона не убывает, но и не прибывает.
А он-то, кабан несчастный, откуда все это знает?
— Озон разрушался из-за фреонов, — поучающим тоном сообщил Седрик, — а их давно запретили, перестали использовать.
— Верно, но вся эта зараза, которую выпустили на волю в прошлом веке, так и гуляет в атмосфере, катализирует себе потихоньку. Мы вышли на динамическое равновесие. Если количество озона и растет, то так медленно, что для возвращения к исходной ситуации потребуется не одна сотня лет.
Вертолет пересек залив и теперь снова летел над землей, над рядами обшарпанных домишек. У каждого дома свой участок — прямоугольник голого, в лучшем случае редко поросшего безрадостными сорняками грунта. Седрик отвел глаза.
— А трансмензор покончил с использованием топлива, так что люди перестали накачивать в атмосферу углекислый газ.
— Да, — согласился Багшо, — трансмензор — просто дар Божий. Вот только получить бы этот дар пораньше, а не после того, как мы успели все испоганить. С02 создал тепличный эффект, изменил климат и растопил полярные шапки. — Его голос звенел все громче и яростней. — И тут все одно к одному. Растительность — единственное, что удаляет С02 из воздуха, во всяком случае — в человеческом временном масштабе, а посмотри, что мы сделали с растениями! Выжгли их ультрафиолетом и кислотными дождями, посадили на голодный паек эрозией почвы, отравили всеми, какими возможно, загрязнениями, иссушили засухами, сгноили наводнениями, извели на свои нужды, как те самые вырубленные леса…
— Тропические леса гниют и снова вырастают на том же месте, у них только сдвинулся обычный жизненный цикл и…
Бешеный крик Багшо заставил Седрика смолкнуть.
— Но эти леса перерабатывали скальные породы и так убирали углекислоту из воздуха, к тому же их корни удерживали почву, а теперь почва смыта в океан. Океан тоже поглощал много углекислоты, а мы загрязняем его все сильнее и сильнее. Погода взбесилась, каждый ураган уносит в море новую порцию растительности — или почвы, на которой эта растительность могла бы жить. Слыханное ли дело — ураганы в январе? Запомни, сынок — растительности вредит любое изменение климата. Виды гибнут один за другим — и каждый гибнущий тянет за собой нескольких своих симбиотов. Поэтому уровень С02 продолжает расти — хотя он и так достаточно высок, чтобы причинить уйму новых бед. Океан как поднимался, так и поднимается. Мы все еще не знаем, когда же Земля придет к новому равновесию — и к какому именно. Потребуются тысячи лет, чтобы вернуться назад, к исходному положению.
— Кроме того, — Багшо ткнул Седрика пальцем в грудь, — сельскохозяйственные угодья сокращаются быстрее, чем народонаселение, а кривая рака продолжает…
.Бортмеханик повернулся на крики, покрутил пальцем около виска и вернулся к своим занятиям. Багшо угрюмо смолк и стал похож на гориллу, страдающую запором.
— Откуда ты все это знаешь? — с сомнением спросил Седрик. В реальном мире нельзя никому верить на слово.
Багшо буркнул нечто неразборчивое. Похоже, он уже стыдился своей невоздержанности.
— Это что, одна из вещей, которые скрывали от нас в Мидоудейле?
— Нет. Это скрывают почти ото всех. За подобные разговорчики человека назовут паникером.
— А в Институте, там все знают?
— Нет, далеко не все. — Багшо смущенно прятал глаза. — Понимаешь ли, я.., ну, я.., я жил с одной экологичкой. До самого последнего времени. Она мне и рассказала. Они не хотят особенно пугать людей, но мне она рассказала.
Его манера поведения резко изменилась. Седрик чувствовал, что очень многое осталось несказанным.