Струны
Шрифт:
Агнес пренебрежительно отмахнулась, секунду помолчала и неожиданно разразилась невеселым смехом:
— У тебя — Чен и Парламент, у меня — Гранди и ЛУК.
— И они, само собой, уже спелись.
— Возможно, — кивнула Агнес. — Но на этот раз дело зашло слишком далеко. Как это там в Писании: “око за око, зуб за зуб”?
Выражение сероватых, как пасмурное небо, глаз заставило Хейстингза зябко поежиться. Перед ним мелькнуло видение Агнес со стилетом в руке, хладнокровно прицеливающейся под четвертое ,сверху ребро. Чье ребро? Он не мог отделаться от нелегкого подозрения, что, вполне возможно, его собственное.
Дверь открылась. Агнес вскочила на ноги; было видно, что она с трудом сдерживает улыбку.
— Плюнь на этих прохиндеев. Тут пришел человек, с которым тебе необходимо познакомиться.
— Кто же это такой?
— Твой внук. Кто?!
— Я никогда… Ты хочешь сказать, у Джона и Риты…
Но Агнес уже шествовала к двери. Тяжеловесный, одетый в красное немец остановился на пороге, настороженно оглядывая комнату — все ли здесь в порядке, можно ли пускать сюда подопечного.
— Доктор Багшо!
Вот же какие мы демократичные — охранникам две руки протягиваем. Фирменный знак директора Хаббард.
— Директор? — изумился немец.
А кто бы на его месте не изумился? Нет, уж этот-то громила никакой мне не родственник. Да и по возрасту он никак не годится Джону в сыновья.
Тонкие, изящные пальцы Агнес вцепились в огромные, с детскую голову, кулаки немца. Она что-то говорила, но очень тихо — до Уиллоби долетали только бессвязные обрывки фраз:
— ..Встречался с ней только однажды.., рождественская вечеринка.., долго беседовал…
Теперь лицо охранника стало холодным и непроницаемым, как скала, его хриплый голос напоминал рокот далекой лавины.
— Благодарю вас, директор.
— Мы все соболезнуем вашей утрате, искренне разделяем вашу горечь — и негодование.
— Заместитель Фиш сказал мне, что вопрос еще не закрыт.
— Ни в коем случае.
Понимающий кивок; на какое-то мгновение двое, стоящие у двери, застыли, глядя друг другу в глаза, без слов понимая друг друга. Способность Агнес порабощать мужчин ничуть не увяла с годами — если этот тип не был прежде преданным ее поклонником, теперь он таковым стал.
Затем из-за спины немца появился долговязый юнец, с головы до ног обряженный в зеленое — словно гость из Шервудского леса. А может, дерево из этого самого леса. По розовой, совсем еще детской физиономии, смотрящей на Агнес сверху вниз, блуждала робкая, неуверенная улыбка. Парень был непомерно худой и непомерно высокий — под стать самому Хейстингзу, и даже повыше! Это впечатление усиливалось всклокоченной копной ярко-рыжих волос. Дорогой, от хорошего портного костюм ясно прорисовывал каждое ребро, каждый позвонок мосластого тела, да какого там тела — скелета. И чего это он выбрал себе такой кричащий — визжащий! — зеленый цвет? Совсем, что ли, сбрендил? Или дальтоник?
Сын Джона и Риты?
Возможно, согласился Хейстингз, вполне возможно. Но что бы там ни замышляла Матушка Хаббард, для чего бы она ни притащила сюда этого несчастного мальчишку, она не скажет сейчас правду, всю правду или хотя бы что-либо отдаленно напоминающее правду.
Немец удалился, судя по всему, успокоенный этими загадочными соболезнованиями. Нескладный мальчонка получил для пожатия две руки и удостоился ледяной ослепительной улыбки. Немного помявшись, он неуклюже наклонился и тронул губами подставленную для этой цели щеку. Высокая, почти в средний мужской рост, Агнес не достигала и плеча своего внука.
— Говорят, Седрик, у тебя была очень интересная прогулка.
Мальчонка густо покраснел и потупился:
— Прости, пожалуйста, бабушка. Я совсем не…
— Простить? А за что тебя прощать? — Агнес развернулась и пошла к своему креслу.
— Я тебя не послушался…
— Конечно. Так поступил бы любой настоящий мужчина. Я очень рада, что мой внук — не какой-нибудь домашний хлюпик.
— О! — Седрик облегченно улыбнулся, тремя длинными шагами догнал свою бабку — и застыл, увидев Хейстингза.
— Ты знаешь, кто это такой?
Отрицательное покачивание головы завершилось судорожным вздохом — есть лица, знакомые всем и каждому.
— Генераль… Здравствуйте, сэр.
Кивок головы, чуть не превратившийся в глубокий поклон. И тут до парня что-то дошло, костлявое лицо побелело, как полотно — полотно, густо покрытое россыпью тускло-желтых веснушек.
— Уиллоби Хейстингз? Мой отец… Он с мольбой взглянул на бабушку. На женщину, которую считал своей бабушкой. А как оно на самом деле? Хейстингз не был ни в чем уверен.
— Твоего отца звали Джон Хейстингз Хаббард. А это — твой дедушка.
Уиллоби поднялся — поднялся медленно, ни на секунду не забывая о протезах, — и протянул Седрику руку.
Мозолистая, с грязными ногтями лапа оказалась на удивление сильной.
— Огромный почет для меня, сэр. Я никогда не догадывался.
Глаза серые, очень широко расставленные, совсем как были у Джона, в глазах этих — вполне понятная обида.
— Я тоже, малыш. Агнес, ты можешь нам что-нибудь объяснить?
Очередное потрясение. Интересно, понимает ли старая лиса, что она делает со своей несчастной жертвой? Впрочем, парень молодой, в его годы и не такое можно вынести.
Только очень опытный наблюдатель смог бы догадаться, что жесткая прямолинейность Хейстингза застала Агнес врасплох.
— Твой, Седрик, отец не очень ладил со своим отцом. Именно потому доктор Хейстингз не был проинформирован о рождении внука. Я уважала волю твоих родителей, однако теперь ты уже взрослый и можешь сам принимать решения.