Струны
Шрифт:
И откуда бы это у мальчика хорошие манеры? В питомниках такому не очень-то обучают. Неужели нахватался сам, из телевизора? Тогда он, пожалуй, поумнее, чем можно подумать.
Проходя мимо Седрика, Хейстингз почувствовал на себе оценивающий взгляд и непроизвольно выпрямился, расправил плечи.
— Два, запятая, сколько?
Седрик смущенно побагровел, словно его застали за чем-то неприличным.
— Д-д-д-ва, запятая, ноль пять, сэр. Красные и синие телохранители, сидевшие в приемной двумя отдельными враждебными группами, дружно вскочили на ноги.
— На пресс-конференцию, — сказал Хейстингз вожаку синих; синий молча зыркнул на свеклообразного Багшо, и конвой выстроился в боевой порядок.
В коридоре Хейстингз обернулся и окинул взглядом своего тощего, как смертный грех, спутника.
— Высокий ты, выше, чем я в твои годы.
— Ну разве что немножко, сэр, — галантно возразил Седрик, однако лицо его сияло нескрываемой гордостью.
— Хорошенькое “немножко”, — улыбнулся Хейстингз. — Я тогда хвастался, что во мне шесть футов шесть дюймов — это чуть меньше двух метров, — но дотягивал до этой цифры только по утрам, и то не совсем. Ты же, наверное, знаешь, что утром рост больше?
Он никогда не был таким высоким и тем более таким тощим, как этот ходячий скелет. Одежда в обтяжку тоже делала свое дело — малец был похож на огородное пугало.
— Нет, сэр.
— Да не шагай ты так быстро, — взмолился Хейстингз. — Раньше чем через полчаса твоя бабушка не появится, можешь быть уверен. Так что спешить нам некуда. Да, так вот. К вечеру человек немного укорачивается — хрящи сжимаются и всякое такое. И с возрастом тоже укорачивается. А еще я потерял пару сантиметров при замене настоящих ног на эти ходули.
Нужно думать, Седрик только теперь заметил, что дедушка прихрамывает. Он нахмурился и сменил тему разговора.
— А что я там буду делать, на этой конференции, сэр?
— Просто встань около трибуны. Подожди, пока тебя заметят. А потом скажи что-нибудь вроде:
«Уважаемые гости, леди и джентльмены — директор Хаббард”. Кричать не нужно, Система усилит твой голос, так что все услышат.
— И это что, все? — облегченно вздохнул Седрик.
Нет. Можешь быть уверен, что это — не все. Далеко не все.
— Да. Насколько я понимаю. Седрик радостно кивнул — и перешел на очередную тему:
— Сэр, а вы не могли бы рассказать мне про отца?
Вот и вертись как хочешь. Хейстингза так и подмывало ответить: “А не мог бы ты, рассказать мне, что ты о нем уже знаешь?»
Однако он ограничился неопределенным: “К сожалению, я довольно мало с ним встречался. Так уж сложилась жизнь”.
Они подошли к эскалатору и остановились. Обоих цветов охранники занялись поисками мин и прочих ловушек.
— Твоя бабушка — замечательная женщина. Ты хорошо с ней знаком?
— Знаком? Да я же ее раньше и не встречал, только что по коммуникатору! Вы же сами виде… — Седрик прикусил язык и резко изменил тон:
— Но она часто мне звонила, очень часто, почти каждый месяц. Многим нашим ребятам вообще из дома не звонили. Совсем никогда, даже на Рождество.
Агнес работала над этим парнем лет двадцать или около того, и теперь вводит его в игру. Важные карты выкладываются на стол только в самый критический момент.
— Да, замечательная женщина, — повторил Хейстингз. — Мы познакомились с ней.., да когда же это было? В девяносто девятом, наверное, — когда ее выдвигали на Нобелевскую премию.
Какая женщина! Великолепный аналитический ум, стальная воля — и при этом внешность заметно лучше средней. Хейстингз обладал гораздо большим опытом, и все равно Агнес сделала его, как маленького.
Интереснейшее было время, особенно что касается политики. На мировую сцену вырвалось первое поколение по-настоящему эмансипированных женщин, женщин, с младых ногтей привыкших ни в чем не уступать мужчинам, однако каждое явление неизбежно порождает побочные эффекты. Триумфальное шествие женщин наново ввело в мировую политику исчезнувший было из нее сексуальный фактор — ввело в масштабах, невиданных со времен маркизы де Монтеспан
и Марии-Антуанетты. Этот-то жердина и имен таких, скорее всего, не слыхал.
Уиллоби был тогда тридцатидвухлетним парнем, высоким и — когда не лень — агрессивно сексуальным. В любовных своих интригах он проявлял изобретательность и безграничную, вполне осознанную аморальность. Для полной коллекции у него имелась и пара вполне легальных, юридически оформленных связей. Именно в постели заработал он продвижение по службе, заслужив, как хихикали в кулуарах ООН, репутацию самого активного члена американского представительства. А затем появилась Агнес.
Не обнаружив ни мины, ни засады, немцы запустили своих подопечных на эскалатор, поставив предварительно охрану вверху и внизу.
Хейстингз шагнул на верхнюю ступеньку, весело хмыкнул и обернулся к Седрику:
— Мы встречались несколько раз на совещаниях, перебрасывались парой слов. Как-то вечером мы спускались с ней в одном лифте. К первому этажу твоя бабушка успела поведать мне, что она хочет ребенка, что она предпочитает естественное оплодотворение, что с виду я вполне устраиваю ее как любовник — и не желал бы я заключить детородный контракт.
Господи, да как же у него глазенки-то выпучились! На ступеньку бы не упали.
— И что вы ей ответили?
— Я предложил обсудить условия контракта за выпивкой. Примерно через час мы зачали твоего отца.
Ошеломленное молчание.
Или через три часа.
Или через десять…
— К утру идея не утратила своей привлекательности. — Да, я тогда решил, что молоденькая девица обеспечит хоть какое-то разнообразие, будет чем-то вроде заслуженного отдыха от повседневных трудовых повинностей. — Мы согласились поручить юридическую тягомотину адвокатам, и я уехал во Францию — теперь это называется Неврополис.