Студёная любовь
Шрифт:
Глава 19
Синар
Никакой магии. Ни капли.
Только страсть, взрывающая каждую мышцу, ломающая принципы, гудящая в голове. Если она у меня еще осталась после драки с мерзкой оской, и все происходящее не очередной сладкий сон. До сих пор над ухом звучит клацанье зубов и мелькают алые, как светляки, глаза.
В кабине колесницы я хватался за жизнь, будто за воздух. А после, уже не веря в успех, потянул звонкую нить в груди. И понял, что именно она меня спасла — вытащила на белый свет в очередной раз.
Любава…
До чего же красивое имя ей дали родители. До чего же невероятное сочетание красоты создали боги. Она ведь, как чашечка ландыша. Нежная, хрупкая, но только с виду… Коснешься — плотная, твердая, как замерзшая вода. Но не леденящая, а та вода, которая, едва ее тронут горячие пальцы, превращается в сверкающие капли влаги.
Сначала невеста немного упиралась. Давила ладонями мне на грудь, пытаясь оттолкнуть. Но стоило пропустить пальцы в мягкие и белые, как снег, волосы, Любава сама запрокинула голову и, задыхаясь от стона, отвечала на поцелуй. Яростно. Страстно. Неумолимо сокращая между нами расстояние.
Меня стискивало, сжимало неведомой силой. И это не было обычной похотью, это было нечто мощнее, чем страсть и желание. То, с чем нельзя справиться и чему нельзя сопротивляться.
Давление сместилось на затылок, опустилось по позвоночнику вдоль спины и мягкой змейкой обернуло поясницу. Еще минута, и я возьму невесту прямо тут, у стены, но что-то дернуло в последний миг. Любава не простит, если опять сорвусь.
Я чуть отстранился от девушки, с болью, с треском. Нас густо оплели алые лозы, соединили, загорелись, напитавшись золотой силой. Чуть шевельнулся, и пыльца магии взлетела, оседая на наши волосы, будто благословение.
Я не дышал, оставаясь на расстоянии миллиметров от желанных губ. Приоткрытых, жадно глотающих воздух. Девушка неосознанно потянулась, но заметив мою довольную ухмылку, упрямо дернулась назад. Да только врезалась лопатками в стену.
— Я хотел… — не смог договорить, что благодарен ей за спасение, утонул в глазах, что будто плавленое олово отражали мой голодный взгляд. Провел костяшками пальцев по гладкой щеке, нежно собрал слезинки, что еще не высохли на молочной коже.
Она плакала, думая, что я погибаю.
В груди сладко потянуло. Неужели стигма навязывает чувства? Или Любава боялась, что я потащу ее за собой?
Пока не понимаю, что мне нравится в этой девушке. Красивая, желанная и упрямая — это все, что могу о Любаве сказать. Остальное — пока только дикое желание слиться, подарить ей ночи, о которых она и мечтать не могла.
Но приму ли я ее дерзкий и необузданный характер? Будет ли интересно беседовать с ней? А ей со мной?
Мама говорила, что с любимым человеком всегда уютно молчать. И я молчал. Пристально разглядывал девушку, изучая меняющиеся на ее лице эмоции и переливы в необычных радужках, и был не силах отпустить.
Не каменная она и не холодная вовсе. Какого мрака я на балу этого не заметил?
Нужно было ее забрать, как только осколок ожил. Приручить, даже если бы сопротивлялась! Наследнику невозможно отказать! Господину, что выбрал, тем более.
Хотелось Любаву одарить безмятежной лаской, научить получать удовольствие от каждой прожитой минуты, чтобы со мной познала прелести любовных утех.
Папа прав, я все испортил. Сбежал, испугался, отвернулся. Срезал свою жизнь под корень, всего лишь не разглядев среди серости блеск рианца.
Перебирая шелковистые белые волосы невесты, не удержался от соблазна и склонился вдохнуть свежий запах ее кожи. Что-то горное, непокорное, буйное. Как цикламен, который редко встретишь между камнями и не можешь надышаться. У него настолько неуловимый аромат, что хочется еще, еще и еще…
Любава задрожала, стиснула мои плечи, а я убрал руки за спину, чтобы не спугнуть ее раньше времени. Давно понял, что с этой девушкой нельзя напором, но я и не против поиграть в соблазнение.
Она не куртизанка из столицы. И не дама из общества высших. Она совершенно из другого теста. С ней нужно иначе. Как с соком цикламена: выпьешь больше положенного — сгинешь от сильного яда, но при верном употреблении растение способно вылечить очень сильные недуги.
— Пусти, — зло протянула Белянка.
Я мотнул головой и шумно потянул воздух у ее виска, опустился губами к уху, прикусил его и только тогда прошептал:
— Я тебя не держу.
Поднял глаза, чтобы утонуть в зеркале встречного взгляда. Показал свои руки, повернув к Любаве ладони. Мол, я даже не прикасаюсь. Но оставался к ней очень близко, вплотную. Чтобы выйти, ей придется меня коснуться, прижаться, преодолеть мое дикое желание. Просто так не сдвинет.
Ярость вскипела в серебре глаз, но Любава не оттолкнула меня. Так и стояла напротив, искушая приоткрытым ртом и юрким язычком, что смачивал пересохшие губы. И ненавидела. Чисто, ярко, не стесняясь.
Она хоть изредка смотрит на себя в зеркало? Понимает, как сводит мужчин с ума? Я же запру ее в покоях, когда вернемся домой, и не буду выпускать из постели, только чтобы никто не увидел и не увел. Тьма! Я уже ревную ее ко всему миру. Что будет, когда мы поженимся?
Моя. Единственная. Навсегда! Я настолько уверен в этом, что даже шокирован.
Наверное, Любава заметила потемневший взгляд, потому что присела, нырнула под рукой и, зацепив бедром мое каменное возбуждение, отчего я зашипел от боли, побежала в замок.
Я смотрел ей вслед и глупо, как мальчишка, улыбался.
К ужину так вымок в купальне, что с меня можно было делать стол и есть сладости. С трудом распутал мокрые волосы грубой расческой, отругал местных богов, если такие есть, грубо заплел непослушные пряди в косу, подумывая отсечь их мечом, чтобы не мучиться. Получилось жутко, местами космы торчали и бугрились, но я и так опаздывал к столу, потому оставил, как есть.
Слугу для помощи в переодевании не потребовал, потому что мертвяки, что бродили по замку и выполняли приказы хозяев, вызывали у меня отвращение. Не просить же девушек помогать? Я не настолько беспомощен, сам разберусь.