Студент 2
Шрифт:
Я собирался в душ, но не хотел включать в приятеле поток догадок. Поэтому ловко спровадил его на кухню поставить чайник, а сам в это время прихватил полотенце, мыло, спрятал все под одеждой. А когда сосед явился, озабоченно глянул на часы, сказал, что чая ждать не буду, время поджимает. И свинтил.
Время и правда поджимало, но я все же ополоснулся в душе, просушил волосы и, чуть опаздывая, устремился на третий этаж, надеясь, что с Витькой нос к носу не столкнусь.
Не столкнулся. Но народу вообще заметно прибавилось. На лестнице мне попалась целая развеселая компания: трое парней, по-моему, чуть-чуть поддатых,
— О! — воскликнул один из них, — никак новые лица?
— Так точно! — отчеканил я. — Первый курс.
— Уже зачислен? — подхватил второй.
— Состою в списках!
— Ну, с тебя магарыч!.. — захохотал третий.
— Без вопросов!..
Так с шутками-прибаутками и разминулись. На третьем этаже, впрочем, было пусто, вдали маячили смутные фигуры, но на меня никак не отреагировали. Я быстро нашел триста девятую комнату.
Условный стук: раз — и через пару секунд два. Как договаривались.
Дверь мгновенно открылась.
О чем я думал в эту секунду?..
Ну, тут прежде надо сказать, о чем не думал.
Конечно, я старался не думать о Лене. Понимая, что мысль о ней живет глубоко во мне, никуда он нее не деться — тем не менее, я постарался сейчас отключить ее. Как бы упростить мир, в котором я живу.
Люба, обычно щеголявшая по общаге в футболках, трико или шортах, на сей раз была в самом обычном пестром ситцевом халатике, довольно линялом и заношенном. Зато чистеньком. В комнате царил полумрак, шторы плотно задернуты. Из четырех кроватей три были пусты, а одна опрятно заправлена свежайшим бельем.
— Привет, — зачем-то сказала Люба, и голос ее хрипловато просел. Я заметил, что она старается отводить взгляд.
— Привет, — я улыбнулся. — Стесняемся, что ли? Постисниваемся?
Она смущенно ухмыльнулась.
— Ну, знаешь, это я в компании такая бойкая да задиристая. Жизнь так научила. А вообще-то я нормальная женщина…
— С теорией «стакана воды»?
Честное слово, я никак не хотел ее зацепить. Само вырвалось. Но она не обиделась:
— И это тоже уроки жизни… Ну да ладно! Чего разводить лирику? Решили, так решили. Только отвернись.
Я послушно отвернулся, услыхал, как с легким шорохом слетел халат, затем негромко скрипнула кровать. И я стал снимать куртку…
Кровать оказалась не такой уж скрипучей, как я опасался. Позвякивала, полязгивала железными суставами, но в меру. Мы занимались сексом в классической позиции, не пробуя ничего другого — да оно и ни к чему. Люба девушка тонкая, стройная, длинноногая, но к моему удовольствию, не худощавая, напротив, гладкая, с женственной округлостью по всем фронтам, так сказать. И ласковая, и горячая — живым очаровательным теплом, от которого не жарко, а только волшебно: и в самое летнее пекло такое тепло кажется желанным, как дуновение прохлады. Когда мы после недолгих жамканий и прикосновений к самым интересным местам наших тел наконец-то сомкнулись этими самыми местами — погружение в нежную влажную глубину было само по себе невыразимо приятным — его ведь не выразить словами, его можно только пережить… Так вот, когда это произошло, Люба крепко обхватила меня, прильнула всем телом, и щекой к щеке, и я ощущал ее теплое дыхание… В итоге разрядился я с неимоверной силой, почудилось, что из меня в девушку хлещет как
Конечно, это был мираж, как всегда. После обманного взлета в фальшивые небеса оргазма, я вернулся в привычный мир. Обнаружил, что лежу на Любе, предусмотрительно опираясь на локти: так, чтобы ей было приятно, но не тяжело. А она все так же с силой обнимает, прижимается, гладит по спине, треплет волосы… Ладошки и пальцы у нее были шероховатые, загрубевшие от гитарных струн, но потому-то их прикосновения казались непривычно и остро приятными. И она все целовала и целовала меня в щеку, в мочку и ободок уха, трогала и трогала губами, словно никак не могла излить неизмеримые запасы нежности.
Я тоже осторожно прикоснулся губами к загорелой щечке, уловив очаровательный мимолетный запах дешевой пудры и чуть солоноватый привкус пота здоровой, не знающей болезней молодой женщины. И Люба радостно вздрогнула, прижалась покрепче и прошептала на ухо:
— Хорошо я устроена для этого дела?..
Похоже, свою особую пригодность для «этого дела» она оценивала высоко.
— Конечно, — сказал я. — В тебе вообще есть это… не знаю, как сказать. Женская магия, что ли.
Она хмыкнула и очень нежно поцеловала меня в висок.
— Как это не знаешь?.. Ты все очень точно говоришь. Есть. Я знаю. Я многое вижу насквозь.
— Например?
— Например, тебя.
Теперь хмыкнул я, но с другой интонацией. Что-то не больно мне хотелось, чтобы меня видели насквозь. Возможно, она уловила этот тон, потому что сказала с некоторым назиданием:
— Я сразу поняла, что в тебе сильно выражено… ну, наоборот, мужская сущность. А правду говоря, не поняла, нет. Тут другое. Понимать не надо. Это сразу чуешь, это видно. У меня эта антенна… — тут она стыдливо хихикнула, — не знаю уж, в каком месте установлена, но работает без помех. С первого взгляда! Ага — сразу ясно, это мужик. Такому и дать не грех. А иной пыжится, дуется, весь на понтах, как на роликах — а видно, что слякоть, мыльный пузырь…
— Призрак человека, — вдруг вырвалось у меня.
— Призрак мужчины, — поправила она серьезно. — Пустое место. Которое, правда, умеет болтать и хвастать. Кому-то, может, и запудрит мозги. Но не мне. Я такому… и понюхать не дам.
Я развеселился:
— Чего не дашь понюхать?
— Да ничего, — она тоже засмеялась, и вдруг извернувшись, как-то так поднырнув под меня, впилась страстным поцелуем в губы, я ответил, и мы долго с чувством не то что целовались, а именно «сосались», как выражается молодежь. Грубо, жадно, рот в рот. Ну и понятно, что от этого мой мужской организм восстал, нацелился куда надо, без труда вторично нашел цель… и скажем так, полноценно поразил ее новым залпом.
После мы долго лежали в тех же позах молча, обессиленные, будто бы этот залп реально убил, ну или хотя бы оглушил нас. Не говорили, уже не целовались, даже не двигались. Не знаю, сколько времени прошло. Какое-то особое чутье подсказало мне, что за наглухо задернутыми шторами стемнело. И уличные и коридорные звуки смолкли.
Наконец, я почел приличным вернуться к диалогу:
— Ну как ты?..
Блеснуть оригинальностью не вышло, признаю.
Люба так мирно посапывала в это время, что, подозреваю, начала сладко задремывать.