СТУК ТОПОРА ПО ВИШНЕВОМУ САДУ
Шрифт:
–Что за глупости? В общем, жду.– С этими словами Аристархов повесил трубку.
Нина стояла рядом с Золотицким, часто вздыхая.
–Напрасно, Никита Сергеевич… Напрасно вы так резко говорили,– упрекнула она режиссера.
–Вовсе не резко,– парировал Золотицкий.– Я просто высказал свое мнение по поводу партии. Я не оловянный солдатик, чтобы мною командовали на плацу. И я очень занят.
Вечером усталый и задумчивый Золотицкий пришел домой. Анфиса сразу заметила, что муж чем-то удручен, поэтому после того, как
–Что случилось, Никита?
Золотицкий не ответил, сидел за столом, уставившись в одну точку. Потом он поднялся, прошелся по кухне, говоря неторопливо и тщательно обдумывая каждое слово:
–Понимаешь, Анфис… Вроде стараюсь, работаю, но очень трудно делать вид, что ничего не происходит. Что вроде наша обычная жизнь… – Он остановился, сокрушенно вздохнул:
–Сверху постоянно какие-то приказы. То приди на собрание, то подпиши какую-то бумагу, какое-то воззвание, то одобри, что не хочешь одобрять…
–Поясни.
Золотицкий пристально посмотрел на Анфису, удивленно спросил:
–Неужели непонятно? Как жить, когда пространство свободы постоянно сокращается?
Анфиса пожала плечами:
–Ты еще спроси, как классик: быть или не быть.
–Не поняла?… Как сохранить самого себя, не став оловянным солдатиком.
Анфиса уверенно произнесла:
–Просто работать, приносить пользу. Я тоже не хочу быть оловянным солдатиком.
–Это хорошо, что не хочешь… Да, постоянно надо останавливать себя, чтобы сказать откровенно: да плевал я на это или то! Самоцензура угнетает.
Анфиса сразу согласилась:
–Да… Ты знаком с аутотренингом, успокойся.
–Иногда он не помогает…– Золотицкий помолчал, потом припомнил:
–У писателя Мамина-Сибиряка есть хорошая сказка о Серой Шейке.
–При чем…
Золотцкий задумчиво произнес:
–Послушай… Серая уточка, которая не смогла осенью улететь в теплую страну и теперь плавает в полынье, которая все сужается. Трудно выжить в этой замерзающей полынье!
–Неплохой образ для пояснения ситуации. Но ты режиссер, твори, радуйся театральной жизни.
Золотицкий быстро согласился:
–Да, я режиссер, а не политик или чиновник… Да, мне нравится театр, в котором работаю. Но жизнь сейчас в социуме становится намного противнее, чем ранее.
Он помолчал минуту, потом добавил, слегка вздыхая:
–Слышится стук топора по вишневом саду…
Анфиса удивилась:
–Ну и метафоры у тебя!
–Понравилось?
Анфиса слегка улыбнулась:
–Да… Кажется, тебя приглашали в Америку на постановку там «Вишневого сада»?
–5-
–Скоро поеду… Хотя ты советовала не ехать.
–Поедешь, забудешь все. С головой уйдешь в творчество. Вместе поедем.
Золотицкий мечтательно произнес:
–Я режиссер, мечтаю ставить пьесы… Знаешь, иногда я мечтаю оказаться в прошлом. Поставить пьесу «Вишневый сад» в театре в присутствии
Анфиса присвистнула от удивления:
–Да ну? Мечтаешь оказаться в прошлом?
–В последнее время очень часто. И с тобой.
Золотицкий обнял жену, поцеловал. Вечер прошел вполне спокойно. А следующий день…
Глава 2.
Сплошные неприятности.
А следующий день оказался очень тревожным. Как всегда, Золотицкий зашел в свой кабинет в десять часов утра. Увидев его, Нина не удержалась от комментария:
–Никита Сергеевич, глядя на вас, даже часы не нужно проверять.
Золотицкий милостиво улыбнулся:
–Хочешь сказать, что я пунктуален.
–Да. Как всегда, приходите ровно в десять часов.
Золотицкий вошел в кабинет, включил компьютер.
Нина пошла следом за ним, докладывая:
–Никита Сергеевич, вам уже дважды звонил…
–Неужели этот противный Аристархов?– предположил Золотицкий.
–Он самый.
–И что опять хотел?
Нина пожала плечами:
–Того не знаю. Но звонить будет.
Нина вышла из кабинета. Несколько минут Золотицкий просидел в задумчивости.
«Да, господин Золотицкий, постоянно вы оказываетесь в пучине неотвратимых тревожащих мыслей и страшных снов!– подумал с горечью Золотицкий.– Ну, что делать, если приходится жить в период новых заморозков? К сожалению, у нас только два времени года: оттепель и заморозки, увы… К сожалению, времена не выбирают, как и страну, в которой тебя родили… Перестань думать о плохом… Страшные сны, прочь от меня! Сосредоточься исключительно на работе!».
Осторожный стук в дверь вернул его в бодрое, рабочее состояние.
–Да…– Золотицкий привстал, потом вновь сел в кресло.
В кабинет вошел актер его театра Борис Вильштейн, лет сорока, светловолосый, коренастый, в очках, чем-то взволнованный. Вильштейн работал в Театре юмора уже десять лет. Он вырос в актерской семье, оба родители тоже были актерами. Вильштейн, робкий и нерешительный в жизни, но талантливый и уверенный в актерской игре, был очень симпатичен Золотицкому. Они дружили, ходили друг к другу в гости, не раз ездили в отпуск вместе с семьями.
Поздоровавшись, Вильштейн сел на стул напротив Золотицкого.
–Что-то случилось, Борис?– поинтересовался Золотицкий.
Вильштейн закурил сигарету, говоря удрученно:
–Случилось… И многое.
–Поясни.
Вильштейн минуту помолчал, потом робко ответил:
–Ты знаешь, я иногда что-то пишу в соцсетях… Ну, понимаю, что все сейчас проверяют, опасно писать, о чем думаешь… Не удержался, поставил один лайк в сети.
–6-
–И что?
–А то!…– Вильштейн перестал курить, сжал пальцы рук в кулаки.– Вчера вечером ко мне заявляются люди в черных масках, хамят, забирают мой компьютер.