СТУК ТОПОРА ПО ВИШНЕВОМУ САДУ
Шрифт:
–Никита Сергеевич! Что происходит?
Козлов поморщился:
–Происходит задержание преступников. Мы работает в рамках закона!
–Неужели?– усомнился Золотицкий.– Это мы преступники? И я тоже преступник?
Козлов глянул на Золотицкого, отвечая с полупрезрительной снисходительностью:
–И ты тоже преступник! Арестовать его!
Золотицкого окружили двое в черных масках.
Золотицкий слегка опешил:
–12-
–За… за что?
Козлов грязно выругался и отошел от Золотицкого. Плачущую Маслову посадили в автозак и повезли в сопровождении троих в черных масках и автоматами. А Золотицкого посадили в другой автозак и привезли домой, напоследок сказав ему, что он месяц будет находиться под домашним арестом.
Анфиса занервничала, увидев арестованного мужа:
–Черт! За что?
Золотицкий пожал плечами:
–Опять старое дело вспомнили.
Анфиса попросила:
–Ну, наручники ему снимите! Что творится?
Один в черной маске снял наручники, забирая их. Через минуту оба в черных масках ушли.
Анфиса подбежала к мрачному мужу, причитая:
–Зачем все это? Почему домашний арест? Что ты натворил? Ну…
Золотицкий перебил ее:
–Перестань плакать… Вспомнили старое дело.
–Старое?
–Золотицкий кивнул:
–Ничего криминального раньше найти не смогли, не смогут и сейчас. Это просто месть чиновника Аристархова.
Золотицкий сел на стул, потирая запястья.
–Что? Болят руки?– участливо спросила Анфиса.
–Немного ноют… Да, стук топора по вишневому саду все отчетливее!
Анфиса обняла мужа, моляше восклицая:
–Ну, согласись с этим противным Аристаховым! Подпиши бумажку! Я не хочу, чтобы тебя посадили в тюрьму!
–Не посадят.
–Не посадят, если будешь подписывать то, что скажут!
Золотицкий решительно возразил:
–Нет и еще раз нет! Я не оловянный солдатик!
Вечер прошел спокойно. Золотицкий стал смотреть телевизор, говоря, что это теперь будет его каждодневным занятием.
Глава 4
Жить по правде.
Ночью Золотицкий ворочался с боку на бок, уснуть не смог. Он несколько раз вставал, ходил по квартире, раздумывая. А Анфиса крепко спала, не слыша его шагов. Золотицкий пролежал с закрытыми глазами примерно час, потом вздремнул на час. Проснувшись, он поднялся в предутренней темноте и подошел медленно к окну. Звезды еще блестели, но рассвет занимался теперь быстро. Постояв немного возле окна, Золотицкий снова лег, прикрывая глаза и желая успокоиться. Он сильно переживал, что его приговорили к домашнему аресту, что главная бухгалтер Маслова тоже арестована, а театр фактически остался без руководства. Невозможность что-то изменить в данной трагической ситуации бесила его. Он всегда был человеком действия, всегда обдумывал свои поступки, сторонился всякого криминала, поэтому сейчас страстно желал что-то изменить, доказать, что ни в чем не виноват: напрасно вспомнили старое дело о каких-то театральных незаконных растратах, когда год назад все уже было доказано, что ни он, ни Маслова не совершали ничего противозаконного.
–Жил по правде…– говорил вполголоса сам себе Золотицкий,– Не прогибался ни
–13-
перед кем. И не молчал. Постоянно надо молчать, что ли? Постоянно угождать разным чиновникам, подписывать разные заявления, как они требуют? А если моя совесть не велит того подписывать?! Молчим, мы молчим… И к чему приведет наше бездействие? Боимся даже лишнего слова сказать! Можем только анекдотики на кухнях рассказывать! И сколько раз я слышал трусливый комментарий: «А что мы можем? Мы ничего не можем…». Увы, многие утеряли человеческий облик, став какими-то жалкими животными, которые удавятся за миску супа, забыв все принципы, душу свою, все старания своих предков. Чего же мы боимся? Боимся потерять комфортное пребывание в уютной квартирке, боимся совершить даже один шаг гражданского мужества! Да, вот недавно во Франции были демонстрации протеста, забастовки, но это там… А у нас молчаливое и долготерпеливое население, которое по привычке помалкивает, лишь тихо ругая кого-то на кухне. И никто не выйдет на улицу, протестуя, а если выйдет, его моментально арестует полиция. Хотя одиночные пикеты сейчас разрешены, но это только на бумаге… А в нашей удручающей реальности даже одиночный пикет запрещен! А если выйдет не один, а тысяча, если выйдет на улицу миллион протестующих граждан? Поводов для протестов предостаточно! Если выйдет целый миллион?! Ой, я даже не призываю никого к бунтам, помилуйте! Я только размышляю… Да, за годы кровавого коммунистического террора взрастили трусливое и покорное поколение, которое будет молчать, когда надо действовать! Когда надо сказать лжи свое решительное «нет»! Когда надо не поддерживать ложь на всяких собраниях, когда надо перестать быть робкими и молчаливыми, когда надо не подписывать разные заявления на работе, которые тебе нагло подсовывают подписать. Каждый должен выбрать путь честного человека, отвергающего ложь, или путь подлого слуги лжи. Не сидеть, не слушать разную беззастенчивую пропаганду
Последние слова он произнес достаточно громко. Анфиса проснулась, зевнула.
–И чего ты добился со своей правдой?– криво усмехнулась она, потягиваясь.– Сидишь теперь под домашним арестом… Чистеньким хочешь быть? А иногда надо прогнуться, чтобы выжить, муженек честненький! Чтобы хорошо жить и хорошо жрать!
Насмешливый и грубый тон жены оскорбил Золотицкого. Он вскочил, недовольно восклицая:
–Нет! Прогибаться ни перед кем не буду! Я не ура – холуй!
–Не будешь? Тогда дождешься, что тебя посадят в тюрьму!
Золотицкий пронзительно закричал:
–Не буду! Не стану я биодекорацией режима!
Анфиса удивленно спросила:
–Чего, чего? Какая такая декорация?
–14-
–Биодекорация режима!– повторил Золотицкий. – Может, видела на разных выставках улыбающихся к месту или не к месту девушек у разных стендов? В прайс – листах выставок есть специальная статья расходов на этих работниц, которых цинично называют «биодекорациями». Если девушка, тьфу, биодекорация молчит, ее называют молчащей биодекорацией. В штате имеется говорящая биодекорация, которая получает больше молчащей. Можно быть такой биодекорацией не только на выставках. В жизни у нас есть везде биодекорации, ура – холуи, которые выслуживаются перед режимом!
–Чего? Какая такая декорация?– Анфиса помолчала минуту, потом добавила с нескрываемым раздражением:
–Лучше позвони этому чиновнику, скажи, что будешь все подписывать!
–Неужели? И он сразу прикажет меня выпустить? Сажали меня другие.
Анфиса парировала:
–Сажали другие, да, но с его подачи! Не будь упрямым идиотом!
Золотицкий категорически заявил:
–Не буду ему звонить и унижаться! Не хочу быть ура – холуем!
Анфиса недовольно поджала губки, уйдя в соседнюю комнату. А Золотицкий сел смотреть телевизор. К сожалению, телевизор не отвлек его от горестных мыслей, лишь только еще больше разозлил.
–Черт!.. Что за зомбияшик!– недовольно воскликнул он, вскакивая.– Надоели эти мастера телепропаганды!
Под словами «мастера телепропаганды» наш герой подразумевал теледикторов или ведущих разных телеканалов, которые настойчиво пытаются внушить обывателям, что якобы все везде у нас хорошо, оболванивая обывателей. Золотицкий раздраженно стал переключать каналы, ища что- то интересное, однако, кроме новостей с комментариями мастеров телепропаганды и скороспелых фильмов, мыльных опер, пошлых юмористических программ, ничего не нашел. Сев в кресло напротив телевизора, он протяжно вздохнул:
–Ой, стук топора по вишневому саду слышится еще ближе… Правильно писали ранее в «Новой газете», что телевизор, точнее, зомбиящик применяет против обывателей оружие массового поражения! Всякие политические шоу нагнетают только страх, выключают механизмы рационального мышления. Ложь, ненависть… Не нравятся мне соловьиные трели и кисельные берега!.. Тьфу, ура – холуи!.. А что наши деятели культуры? Какая-то спецоперация в культуре… Витринные люди страны, наши культурные звезды (не хочу называть фамилии, которых почти каждый день показывают по телевизору, словно выставляя их на витрине) поносят тех, кто не одобрям-с, кто не желает постоянно орать «ура!!». Какой-то патриотический ренессанс!.. Музыкальные патриоты создают патриотическую музыкальную Ассоциацию, говоря, что якобы у нас мало духоподъемных песен. Чего стоит одна песенка «Из России – матушки вдаль глядят сарматушки»! Тьфу!..