Стукач
Шрифт:
– Чего надо? – спросил угрюмо Лелик. Он давно смирился с судьбой и приготовился умереть. Даже письма писать в инстанции перестал к тому времени. Вот только о Милке думал. Не мог забыть.
А лейтенант спроста:
– Жить-то хочешь небось?
Не ответил Лелик. Глаза только закрыл. А перед глазами Милка с ребенком на руках. Страх как жить захотелось.
Противоречивая она – человеческая натура. Уже приговорен. И знаешь, что нет пути назад. «Стенка» неизбежна. А все ж таки надеешься на чудо до последней секунды. По коридору тебя поведут на расстрел, а ты надеяться будешь. И никак по-другому.
– Не боишься? –
– Я ничего не боюсь, – сказал Лелик.
– И смерти?
– И смерти. Все там будем.
– Милка снится по ночам, ребеночек, – как бы размышляя, проговорил лейтенант. – С ума сходишь, да?
– Ах ты гнида! – кинулся на него Лелик. Но тут же получил удар в голову. Потерял сознание.
Очнулся, а перед ним снова рожа Багаевал
– Слышь, – говорит, – я тебе жизнь предлагаю, а ты упорно к своему «вышаку» идешь. Письмо вот бабенке твоей писал, старался, чтоб почерк подходил, на вещички потратился. Где благодарность, не вижу?
И сломался Лелик. Подсунул ему Багаев какие-то подписки-расписки, настучать на кого-то заставил. И – пошло-поехало. Большим специалистом оказался Иван Иванович, невзирая на годы свои молодые. А специальность его была – вербовать среди зеков осведомителей. И не шушера интересовала Багаева. Он играл только по-крупному.
И Лелик не нарушал правил игры, навязанных Багаевым. Продолжалось это до тех пор, пока не предложили Лелику его блатные кореша короноваться на вора в законе. Ведь у них-то он оставался вне подозрений! И короновали. Вот тут и струхнул Прибаев по-настоящему. Как уцелеть меж двух огней?
Не выполнил однажды очередное поручение вербовщика. Не захотел перед своими лишний раз подставляться. Тот вызвал осведомителя на конспиративную встречу. Отказался, не пришел. Перепугавшись вусмерть, бросился в бега. Тщательно скрывался. А Багаев и не искал особо. Знал: рано или поздно вор заявит о себе.
Много лет прошло. Спалился Лелик на очередном деле и угодил в лагерь. Поначалу ждал появления Багаева каждый день. Тот не объявлялся. Словно забыл о существовании агента. Нет, видно, не забыл. Наведался.
Чего ж нынче задумал?..
– О чем призадумался, Устимыч? – Старшина-участковый бодро вошел в кабинет председателя Ургальского сельсовета. За ним неотступно следовал Соленый. За ночь их первое знакомство переросло в крепкую мужскую дружбу, замешанную на доброкачественной брусничной водке.
– А! Милиция! Заходь! С чем пожаловал?
– Во! – ткнул участковый толстым кривым пальцем в сторону Соленого. Знакомься. Работягу тебе привел.
– Рад! – Председатель протянул Соленому руку. – Захаров, Федор Устимыч, – представился он.
– Платон. Куваев, – назвался Данил Солонов с полной уверенностью в том, что он на самом деле является Платоном Кунаевым.
– Ну вы здесь договаривайтесь, а я пошел: делов невпроворот, – озабоченно произнес участковый.
– Вестимы твои дела! – махнул рукой Захаров. – Опохмелиться торопишься. Ну да Бог с тобой. Иди. А ты, Платон, присаживайся, поговорим, – пододвинул он стул Соленому. – Какими судьбами к нам?
Соленый степенно опустился на стул, кивнув в благодарность. И начал свой неторопливый рассказ. Точнее, изложил краткую легенду, которую о себе придумал. О том, как в его «родной» Тырме худеет жизнь, как вымирает промысел, а другому занятию места не сыскать. Как подался он в Ургал, чтобы устроиться на какую-никакую работенку и не помереть с голоду.
Особых подробностей от него председатель сельсовета и не требовал. Участковый, приведший сюда Соленого, а теперь уже – Платона Куваева, служил своеобразной гарантией. Как ни крути, а были в Ургале лишь два официальных представителя власти – председатель сельсовета, он же секретарь парторганизации, состоящей из трех человек, и старшина милиции. Сама же партячейка состояла из Федора Устимыча Захарова, его супруги и Петра Кузьмича Репина – участкового.
– Лады, паря! – одобрительно прихлопнул по столу Федор Устимыч. – С работой разберемся, коли на постоянное жительство надеесся. Ну а там, покажешь себя с наилучшей стороны – в партию примем, чтоб, значица, в передовом авангарде…
– В какую партию?! – остолбенел Соленый-Куваев. Такого поворота своей судьбы он не ожидал. Поначалу ему даже показалось, что Захаров издевается над ним.
– В Ленинскую! – с бодрым нажимом пояснил председатель. – В коммунистическую!
– Меня?! – округлил глаза вчерашний беглый зек.
– А кого ж ишшо?! – в свою очередь удивился Федор Устимыч. – Слыхал али нет? На кажный район разнарядку из Хабаровска спустили. В ентом годе по три кандидата в члены принять. А где я йих возьму, дрить-кастрить? Вот ты подвернулся с легкой руки Петра Кузьмича. Сразу видать – мужик что надо! А на других, на наших поглянь! Все ж гады – пьянь позорная! У-ух я йим задам трепу! У-ух, доберусь! – пригрозил председатель сельсовета кулаком в окно.
– Футы, понял, – помотал головой Соленый.
– А теперя пройдемкося, – скомандовал Федор Устимыч. – Я табе Ургал покажу. Ён хороший, наш Ургал!..
На дворе заморосил дождь, очень быстро перешедший в ливень. Но этот каприз природы не смутил председателя. Он лишь снял с гвоздя брезентовый дождевик и накинул его на плечи. Соленому предложил такой же, висевший рядом.
– Надей на плечи-то, промокнешь.
– Спасибо, – поблагодарил тот, облачаясь в защитную одежду и укрывая голову широким капюшоном.
Они вместе вышли под тугие и холодные струи дождя, хлещущего нещадно и усиленного мощными порывами ветра.
Унылое зрелище представлял собой глухой таежный поселок, ничем не отличающийся, впрочем, от других, раскиданных по огромной и забытой Богом территории Хабаровского края. Кособокие жилища, срубленные из хвойных пород дерева, ютились на пологих склонах сопок, грозясь вот-вот сползти в низины и быть затянутыми в топкие мари. Об электричестве здесь знали только понаслышке, а письма и газеты с Большой земли приходили не чаще одного раза в три-четыре месяца. Их доставляли продовольственными подводами вместе с мукой, солью, сахаром и луком – дефицитом из дефицитов. Лук и чеснок были на вес золота, как единственное из средств противостояния цинге. Местное население занималось лесозаготовками, сбором лекарственных трав, охотой и рыбной ловлей. Впрочем, на все это плевали с высокой колокольни (говоря образно, потому что таковой в поселке не имелось) в пору, когда поспевал брусничный самогон. Тогда все дружно уходили в образцово-показательный запой до полного истощения запасов спиртного и собственного здравого рассудка. Обо всем этом председатель не говорил. Были темы поважнее.