Стужа
Шрифт:
– Теточка, а волки нас не догонят?
Это был тихий ребячий голосок – мальчика или девочки, не понять. Азевич задержал дыхание и услышал, как хрипловато-спокойно отозвалась женщина:
– Ды якия волки, но-о...
– Волков дужа боюся...
– Волков не бойся теперь... Теперь людей надо бояться, детка.
Азевич вдруг сразу успокоился, он даже устыдился недавнего своего испуга и встал из-под зарослей. Повозка была уже рядом, он шагнул навстречу и негромко сказал:
– Постой, тетка!
Лошадь
– Не бойтесь. Свои, – сказал он как можно спокойнее. – Куда едете?
– В Осипье, – тихо проговорила тетка.
– Почему ночью?
– Так подводу только под вечер дали. Днем дрова возили.
Осипье он знал, это была небольшая деревня под лесом, километрах в двадцати от местечка. Наверно, туда и ему было бы по дороге.
– Может, подвезете? А то... подбился, знаете.
Тетка не ответила, лишь неуверенно поежилась в своей теплой одежке с толсто повязанным на голове платком. Не дожидаясь ее согласия, Азевич взгромоздился на повозку сзади, опустив через боковину натруженные ноги.
– А вам далеко надо? – наконец спросила тетка.
– Мне недалеко. Вот немного подъехать.
Тетка шевельнула вожжами, и лошадь, поскрипывая упряжью, пошла по дороге. Азевич запоздало подумал: куда же это он? Подъехать – это неплохо, только – куда? Правда, уже то хорошо, что не в местечко, в другую сторону, а там будет видно.
– А вы это... Из полиции будете? Или партизан, может? – поинтересовалась тетка.
– Окруженец, – легко ответил Азевич.
– А, окруженец, – заметно повеселела тетка. – Домой, наверно, идете?
– Домой.
– А далеко вам – домой?
– Далеко, тетка, – сказал он.
– Вот как! Далеко... Ах, горюшко наше... Да ночью. Хотя теперь только ночью и можно. Днем, и правда, никак. Вот я и запозднилась... Но малые, как с ними...
Присмотревшись, Азевич разглядел ребятишек. Закутанные в тулуп, рядом сидели мальчик и девочка. Настороженные и, наверно, испуганные, они молчаливо уставились на него. Чтобы их успокоить, Азевич сказал:
– Не бойтесь! Дядя – хороший.
– А я не боюсь, – отозвался мальчик. – Это Лёдя боится. А я тебя не боюсь.
– Вот как! Смелый, однако.
– Смелый, ага, – серьезно подтвердил мальчишка.
Спереди к ним обернулась тетка:
– Малой он, говорит неведомо что. Какой там смелый...
– А вот смелый, – стоял на своем мальчишка.
– Молчи, Шурка!
Шурка, наверно, и еще хотел возразить, но рядом завозилась Лёдя.
– А вот и несмелый. Плакал, как папка лежал и с него кровь текла...
От этих ее слов все умолкли, смолчал и Шурка. Азевич насторожился, почуяв явную трагедию. Но трагедий он уже навидался столько, что еще одна, новая, не хотела вмещаться в его душе, и он ни о чем не спросил.
– Это же их родителей поубивали. Теперь вот везу сирот домой. Племянники мои, – сказала тетка, словно извиняясь.
– А у тетки собака есть! – горделиво сообщил Шурка. – Жулик называется.
– А, какая там собака! – сказала тетка. – Щенок.
Азевич попытался догадаться, что же произошло, но не смог и переспросил женщину:
– А за что их немцы убили?
– Если бы немцы! Свои, партизаны.
– Вот как! И за что?
– А ни за что, – помолчав, сказала тетка. – Что отец за немца вступился. Не давал немца застрелить. Так самих постреляли.
– Интересно, – вяло сказал Азевич, не испытывая, однако, большого интереса к этой, в общем, банальной истории. Он думал о том, где ему слезть с подводы, чтобы не въехать в какую-нибудь деревню с полицией. Тетка же, напротив, уже не могла сдержаться и рассказывала:
– Они же учителя были – Биклаги. Возле церкви жили. Недалеко от школы. Отец физику учил, а мать, моя сестра Фенечка, немецкий язык. Домик такой славный имели. Она же, Феня, чистюля такая, сестренка, все у них, бывало, прибрано, ладное такое, комнатка или крыльцо, все вычищено, выскоблено, желтенькое. Вот это их и сгубило. Если бы знать... Но, ты! Чего это он встал? – удивилась тетка. Ее лошадь почему-то остановилась посреди дороги и ждала. Вскоре, однако, тетка догадалась: – А, тут же развилка. Хутора Ольховские, если направо, а налево – объезд. Как оно лучше?
Азевич подсказал:
– Лучше на объезд.
– Ага, и правда. Наверно, лепей на объезд. Но, милая!
Повозка свернула куда-то влево, и они тихо поехали в сплошной темноте. Дорога тут стала похуже, с частыми ухабами. Кустарник вскоре окончился, и они очутились в открытом ветреном поле. Стало холодно. Азевич едва сдерживал дрожь, очень мерзла правая нога в мокром худом сапоге.
– Они же и деток так же учили, чтоб аккуратно, вежливо. Шурка вон малый, еще в школу не ходил, а уже книжки читал, весь букварь знает...
– А букварь неинтересный, – сказал мальчик. – Сказки интереснее.
– Кто теперь вас учить будет, детки вы мои разнесчастные! – всхлипнула тетка.
Азевич спросил:
– А за что их убили все-таки?
Тетка помедлила, вытерла ладонью глаза.
– Я же и говорю, чистенько у них было, культурно, ну и понравилась квартира тому немцу. Что в район за начальника приехал. В коричневом таком пиджаке, с повязкой на рукаве, немолодой такой, очень строгий. Стал квартирантом...
– Бургомистр, что ли? – спросил Азевич.