Стылый ветер

Кузьмина Ольга Владимировна

– Именем Господа, отныне да повинуешься мне!..

Их взгляды перекрестились, словно острые шпаги. И столько ненависти, столько уверенности в себе было во взгляде Орсини, что Валленштейну стало действительно страшно. Так страшно, как не было раньше еще ни в одном из сражений.

Он ударил. Что еще мог сделать испуганный, загнанный в угол солдат? Схватив правой рукой на всякий случай спрятанный сзади, под плащом, пистоль, ударил наискось, сбоку, спасаясь от страшных, безумных, уверенных в своей силе и непогрешимости глаз. И монах с проломленным виском рухнул на пол. На мрамор хлынула свежая кровь.

Генерал удивленно оглядел окровавленную рукоять пистолета. «Отступать теперь поздно. Или они, или я».

– Ну, кто еще? – выкрикнул Альбрехт хриплым, изменившимся от волнения голосом. Глаза его налились кровью. – Давайте!.. Кто еще желает командовать мной? Я всех запомнил. И если хоть кто-то из вас, хоть когда-то посмеет мне угрожать, распространять про меня клевету... – Он выразительно указал пистолем вниз, на дергающееся в конвульсиях тело. – Если хоть одно слово против меня будет сказано вами, то и я никого не буду жалеть.

Валленштейн двинулся к выходу.

– Шагнул за черту! – кто-то выронил из дрожащей руки факел. Кто-то, обхватив голову руками, упал на колени.

– Что теперь с нами будет?.. Не удержали.

– Corpus Christi, salve me! [9]

Никто из святых отцов не осмелился встать на пути Валленштейна. Тьма сомкнулась у него за спиной.

– На Вену, братцы. Нам нечего здесь больше делать...

Топот копыт затих в ночи, и тишина упала на их плечи невыносимо тяжелым грузом.

9

Тело Христа, спаси меня! (лат.)

Ab hoste maligno defende me, Christi! [10]

Не спеши зажигать огня,Ты, взывающий к силам ада.Не спеши призывать меня.Я и так постоянно рядом.

Ольга шла, словно оглушенная странным ритмом, порывом, захватившим теперь ее душу...

Ты рисуешь звезду и крюкВ десять тысяч растерзанных слов.Ты, сжигающий плоть и грязь,Невод воли во тьму забросишь.Но свершив превращений круг,Воплотится Вселенский Князь.Кто из нас для кого улов?Ну, приказывай. Что ты просишь?

10

От злого врага защити меня, Христос! (лат.)

Костер впереди. Застава. Два десятка солдат. Ноги сами несли ее к офицеру с белым пером на блестящем шлеме. Вот она уже зашла в неровный круг света, который отбрасывал пылающий на ветру костер.

Черный ветер задует свет:Ни свечи, ни звезды на небе.Мира нет, и тебя в нем нет:Бездна в бездну бросает жребий.

– Откуда ты тут взялась, милашка? – шагнул к ней офицер.

– Слышали выстрелы?

– Да.

– Скоро здесь будет отряд мятежников из Маутендорфа. Удвоить караулы. Они могут напасть внезапно. – Ольгу качнуло. – Их предводитель убит...

– Вы не ранены, сударыня?

– Коня мне. Живо!

Ольга понимала, что именно она говорит эти слова. Но не могла узнать свой голос. Точнее, тон. Не терпящий возражений, отдающий приказы, которые должны выполняться без всякого промедления... К ней подвели коня, и она легко, словно пушинка, вскочила в седло. Ударив пятками в бока, пустила лошадь в галоп... Холодный ветер выл среди скал свою песню.

Я сыграю на скрипке маршВ десять тысяч расплавленных струн.Я спою на трубе огоньТех, кого ты сжигаешь взглядом.Ты поймешь, что навеки наш,Схватишь Землю в свою ладонь:Десять тысяч расплавленных лунБудут выть над Эдемским садом!

– Стой. Стой!!! – откуда-то из темноты выскочил Милош. Навел пистоль на удаляющуюся всадницу... Нервно дернул щекой. – Черт! Проклятый ветер. Песчинка прямо в глаз.

А я забуду, кто ты такой.Как мираж, растворится демон.Я уйду. Только твой покой...Позабудешь навеки, где он.

– Да что случилось? Что ты вдруг как с цепи сорвался? – схватил его за плечи офицер с кокардой.

– Как ты мог пропустить?.. Я же говорил тебе приметы! Все сходится. Это была она, Мария! Ведь только вчера был приказ комиссара Карадича! Седлайте коней. Скорее в погоню...

– Ты что, забыл, Милош? У меня же пеший отряд. Пешком ее догонять?

– Две-то лошади есть.

– Твоя хромает. А мою – я ее отдал этой...

Холодный ветер заглушил сорвавшиеся у Матиша с языка богохульства, обсыпал их песчаной крошкой и принес откуда-то снизу крики, а затем звуки стрельбы.

– Проклятье! Она же говорила про мятежников, которые могут нас атаковать!.. Alarm! Фитиль пали! Мушкеты к бою!..

Офицер, размахивая шпагой, ринулся вниз – туда, где уже начался бой. А Милош все скрежетал песком на зубах, до боли вглядываясь в ту непроглядную тьму, куда умчалась Мария.

Будешь выть на свою лунуВ десять тысяч диких волков.Будешь петь о своей судьбе,Убивая свой разум ядом.Станешь страшен и сам себе,Перережешь свою струну,Но не сбросишь своих оков,Грезя пьяным Эдемским садом.

– Ну, и что вы скажете теперь, монсеньор?

– Нельзя, нельзя было его выпускать, – снова заныл архиепископ Зальцбургский. – Всего только ночь прошла, и уже дурные вести: крестьяне ни с того ни с сего учинили резню в Маутендорфе.

– Да как же это может быть связано, ваша милость?

– А так! Очень даже просто... Сегодня в Маутендорфе, завтра в Линце, а потом и в Вене, в Магдебурге, повсюду? – Архиепископ нервно тряс щеками и брызгал слюной. – Неповиновение! Вот в чем Сатана! Дух противоречащий…

– А может быть, никто в него не вселялся? – робко подал голос ректор Гильдес.

– Да как вы можете?!

– Ведь я своими глазами!..

– А труп?.. Труп Джузеппе Орсини!

– Да все мы видели, чувствовали ЭТО и можем хоть под присягой...