Стылый ветер
Шрифт:
«О, как она трогательно мила! Как она будет великолепна, склонившаяся перед распятием, в черной кружевной накидке!»
– Стало быть, сударыня, вам даже негде теперь остановиться? – В его голосе явственно слышалась затаенная надежда.
– Да, действительно негде, – удивленно произнесла Ольга.
– Ну тогда... Быть может, вы позволите мне предложить вам мой скромный приют... Только не подумайте дурного! Просто, видя столь трудное положение, в котором вы оказались, я не могу безучастно...
«Ну, вот он и попался. А ты молодец. Почти все сама, без подсказки. Этот франт снимает самый приличный в городке дом, так что мы не прогадали».
Глава 27
Двадцать третьего октября, после обеда, они отправились на прогулку. Родриго купил ей приличествующую положению баронессы одежду, добыл где-то скакуна, столь же благородно выглядевшего, как и его араб, но более спокойного. Лошади, которая чуть не сбросила тогда Ольгу среди площади, он, понятно, не доверял. Вообще, Ольга на протяжении уже целых суток была окружена комфортом и заботой со стороны многочисленных слуг дона Родриго. Впрочем, за все эти теплые ванны, пуховые перины и обеды на золоте и серебре ей пришлось расплачиваться, терпя общество молодого испанского полковника.
Последним изыском дона было декламирование ей стихов. Во время конной прогулки, которую они совершали по городу, Родриго купил в книжной лавке томик любовной лирики. Время от времени он открывал книжку и начинал там что-то усердно выискивать. Вот и сейчас:
– Послушайте, Мария:
Благословен день, месяц, лето, часИ миг, когда мой взор те очи встретил!Благословен тот край и дол тот светел,Где пленником я стал прекрасных глаз!«О боже! Этот испанский акцент и совершенно несуразный, с подвываниями, способ декламации... По легенде, баронесса Мария фон Маутендорф с трудом понимает итальянские слова. Он и сам в итальянском не ас. Довольно глупо с его стороны читать мне это. Пожалуй, было бы лучше, если бы я действительно не понимала ни слова...»
Благословенна боль, что в первый разЯ ощутил, когда и не приметил,Как глубоко пронзен стрелой...Он запнулся и зашевелил беззвучно губами, водя пальцем по листу.
«Ну вот. Он и читает-то с трудом... За что так страдает Петрарка? Он разве для того писал эти стихи, чтобы всякие солдафоны...»
Родриго тем временем, разобравшись в запятых, победно махнул рукой, словно сразил противника шпагой.
...Как глубоко пронзен стрелой, что метилМне в сердце бог, тайком разящий нас!«О, как бы перекосило Ахмета, если бы он узрел сейчас меня в таком обществе!»
Благословенны жалобы и стоны,Какими оглашал я сон дубрав,Будя отзвучья именем Мадонны!.. [11]– Так вы взялись это читать из-за имени?
– О да, донна Мария. Мне кажется, поэт посвятил это именно вам.
– Боюсь, вы не правы, – улыбнулась Ольга. – У него наверняка была подружка Мария. Каждая пятая в этой стране носит такое имя.
11
Перевод Вяч. Иванова.
– Но применительно к вам, сударыня, Мария звучит как-то особенно...
– Да уж, – вздохнула Ольга.
«Да уж. Он тебя, дорогуша, кажется, уел, сам того не заметив. Кстати, надо напомнить ему про Венецию. У меня нет времени торчать тут, в захолустье…»
– А вы, баронесса, когда-нибудь видели море?
– Увы, ни разу, – Ольга грустно вздохнула. Почти непритворно.
– Так в чем же дело?.. Сидеть здесь, в этом богом забытом местечке, нет никакого смысла, – просиял дон Родриго. – Поедем к морю. В Венецию! Там настоящая жизнь. – Он мечтательно закатил глаза. – Познакомлю вас с друзьями. У меня много влиятельных знакомых...
– А как же ваша служба, Родриго? Ведь вы же рассказывали мне, как трудно продвигается формирование полка. Разве можно все бросить и...
– Пустое! – махнул он рукой. – Берталуччо прекрасно справится и без меня... В крайнем случае, задержимся тут еще на неделю. У меня, в конце концов, есть некоторая свобода в действиях. Да и в Венеции надо кое-что прикупить для снабжения полка. Сегодня же все и устрою! – Он решительно тряхнул головой. – Если все выйдет по-моему, а все выйдет именно так, то завтра же... Нет, сегодня уже мы поедем.
Ольга, очаровательно улыбаясь, кивала в ответ, слушая Родриго, и поглядывала по сторонам. Улицы итальянского города, пусть и небольшого, были для нее внове. Язык, манера поведения, жесты, одежда – все здесь было иное, чем в Граце. Даже склока возницы и перегородившего ему дорогу своей тележкой торговца овощами казалась похожей на спектакль «из жизни итальянцев».
Она вдруг заметила в толпе знакомое лицо и обмерла.
«Тэрцо!»
Он смотрел на нее не отрывая глаз. С другой стороны улицы. Албанец давно уже стоял там, надвинув на глаза шляпу от солнца и завернувшись в какой-то выцветший плащ.
«Неужели и Ахмет тоже здесь?.. Передумал?»
– Что случилось? Мария! – Дон Родриго нежно взял ее за плечи. – Вы так побледнели, словно увидели призрак.
Она, вздрогнув, отстранилась.
– Нет. Ничего... Солнце. У вас в Италии очень жаркое солнце.
– Да что ж вы, – всплеснул Родриго руками. – Пончес, Верески! Зонт сюда, быстро... Холодной воды несите. Бегом!
– Не надо, – покачала головой Ольга. – Мне сейчас лучше в тенек. Полежу немножко... Все само пройдет. Только оставьте меня в покое.
Она снова посмотрела туда, где стоял Тэрцо. Никого.
– Ну хорошо, хорошо... Пончес, Альваро, Винченца – сопровождайте донну домой. А я сейчас же заеду к мошеннику Берталуччо, все устрою с нашим отъездом.
Деревянный потолок. Паутина в углу.
– Слава богу, очнулся.
Над ним склонилось печальное женское лицо.
«Лик твой, Господи, омрачился сегодня... ОНИ победили. И ты отвернулся от нас. Сатана пришел в этот мир, а я ничего не смог сделать. Сатана, которого я не сумел остановить, правит теперь на земле... Милосердие уже не стоит ни гроша. Потому мне и отняли руку. А у Себастьяна и всей его семьи, наверное, отняли жизнь... Никто не может противиться врагу рода человеческого. И я больше не сыграю ни одной кантаты, ни одной фуги. Солнце не коснется наших проклятых душ! Ведь мы все были врозь. Никто не хотел поступиться своей правотой, помочь другому... Вместе мы должны были бы встать у НЕГО на пути. Но Сатана разбросал нас, как холодный ветер разбрасывает по замерзшей земле семена. И нечем, не на чем будет нам прорасти... Я никогда не смогу теперь соприкоснуться с чудом Музыки. Отлучен от нее навсегда. Профессора Бендетто святоши, служащие дьяволу в папской тиаре, заставят отречься, как заставили раньше отречься его друга, Галилея. Карла Готторна наверняка уже сожгли на костре. Иначе он пришел бы, помог, объяснил... Антонио и Сигизмунд – бойцы за правое дело... Как бы вам не пришлось сражаться друг с другом в этой безумной войне, поднимающейся над миром, словно огромная штормовая волна... Все мы прокляты. Господи, боже! Я думал, ты милосерднее... Мы предали тебя, не сумели спасти того, что ты дал на хранение нам. Зачем же теперь удивляемся, что ты к нам жесток?»