Субмарина «Голубой Кит»
Шрифт:
Так и говорили: «Слышал? Сполуденного торпедировал немец», или «Сполуденный в сорочке родился, на остатках плавучести выбросился у Новороссийска».
Капитан поправил усы и выбрался из-за диспетчерского пульта, все еще надеясь, что неприятность минует. Юнец мог ошибиться. Его просто могли «взять на пушку».
Он подошел к оперативной карте, раздернул занавес и установил указку на пересечении сороковой параллели с семидесятым меридианом. Надежда на благополучный конец исчезла,
К северу от конца указки проходила линия главного хода, то есть морского пути из Европы
– О всех дальнейших сообщениях из Центрального Радиоклуба срочно докладывайте мне, – распорядился капитан.
Дежурный оператор вместо обычного: «Хорошо, Николай Михайлович» – подтянулся и четко ответил по-уставному: «Есть!»
Связь с Министерством иностранных дел капитан оставил до утра.
Он решил даже задержаться после смены, чтобы доложить заместителю министра о происшествии…
Над Москвой пылало, как фейерверк, ослепительное апрельское утро. Исчезли с улиц медлительные машины-поливальщики. Далеко на шоссе грохотали танки, возвращавшиеся с репетиции первомайского парада. Ровно в девять часов старший диспетчер вошел в кабинет заместителя министра и зажмурился – солнце било в глаза через большое окно.
Пока начальник просматривал телефонограмму и короткий доклад диспетчера (бисерным почерком на полях), старый капитан удобно устроился в кресле. Закурил, вытянул гудящие ноги. И подумал, что в западной Атлантике сейчас ночь. Глубокая ночь – два часа по местному времени… Он привычно проконтролировал себя: три часа разницы между Москвой и Гринвичем – нулевым меридианом. И пять часов разницы между Гринвичем и Нью-Йорком, итого восемь.
– Добро! – начальник взялся за перо. – Я пишу: «Старшему диспетчеру Сполуденному Н. М. Срочно связаться с Министерством иностранных дел». Не затруднит вас – задержаться еще на часок, Николай Михайлович?
– Само собой, Иван Егорович, – ответил капитан, очень довольный, что начальник без дальних разговоров поручил ему выполнять то, что он сам наметил.
– Добро! – повторил заместитель министра и уже в частном порядке спросил:
– Как здоровье, Николай Михайлович?
Он спрашивал несколько рассеянно. Не дожидаясь ответа, поднялся и подошел к большой карте на стене. Посмотрел и вдруг свистнул, как мальчишка.
– Э-ге! Сорок и семьдесят западной – здесь же французы работают! Не знали? Адмирал Перрен. Это же место гибели «Леонардо да Винчи».
– Точно так! – подтвердил капитан. – Место гибели «Леонардо». А что затевает Клод Перрен? Поднять его хочет?
– Кто его знает! Флаг он держит… Погодите… Вот их информация. Флаг вице-адмирала на легком крейсере «Жанна д'Арк», при нем океанографическое судно-база, новый батискаф «Бретань», ну и корабли охранения, разумеется. Наших там трое, по именным приглашениям. От Академии наук… Николай Михайлович, все это в корне меняет дело. Я сам займусь контактами с военными и с Мининделом. Благодарю вас за оперативный доклад. Спасибо.
Так депеша Игоря-Квадратика продвигалась все дальше, затрагивала все больше разных людей. Уже стучали телеграфные аппараты в Париже, отозвалась база военного флота Франции в Тулоне. Радисты вызывали крейсер «Жанна д'Арк».
Так телеграмма Игоря нашла, наконец, адресата. Эскадра кораблей французского военного флота была как раз на перекрестии сороковой параллели и семидесятого меридиана. И телеграмма пришла вовремя, когда оставалось несколько часов до начала подводных работ.
…Вице-адмирал Перрен в эту ночь не ложился спать. Завтра предстояло погружение, и адмирала мучила бессонница. Он ходил, пристукивая каблуками, с одного крыла мостика на другое.
Легкий крейсер «Жанна д'Арк» лежал в дрейфе, находясь мористее остальных судов эскадры. Их силуэты чернели на фоне светлого западного неба. Горели опознавательные огни, редкими звездами мигая по горизонту. Совсем уже поздней ночью вспыхнули яркие лампы на палубе океанографического судна «Марианна». Началась перекачка бензина в поплавок батискафа. Над морем поднялся столб голубого света – «Марианна» скрестила свои прожектора на палубе «Бретани». В этот момент вестовой пригласил адмирала в радиорубку.
14. НЕ ПОНИМАЮТ!
На следующий день, в субботу, Катя неохотно шла на занятия. Раньше она думала, что плохое настроение бывает лишь тогда, когда живот болит или грипп начинается. Но теперь со всей этой кутерьмой убедилась – плохое настроение бывает, оказывается, из-за переживаний. Нет, согласитесь! Столько переживаний сразу – кто бы мог это вынести?
Об этом она размышляла по дороге в школу.
В школе ожидались новые переживания. Предстояло неприятное свидание с Дорой Абрамовной: у нее ведь такой обычай – она приносит результаты контрольной на следующий день. Все равно есть у нее урок или нет – приходит на переменке и отдает листки дежурному, чтобы роздал, а к уроку чтобы все могли разобрать свои ошибки. Ночью она контрольные проверяет, что ли?
Катя тяжело, со вкусом, вздохнула. Еще она обманула вчера Ленку Пирогову. Четыре месяца не виделись, и вот пошла к ней и не дошла…
…Катя миновала толпу первоклашек-второклашек, мелюзги. Обошла двух крошечных девочек в белых фартучках – утренник у мелюзги намечается. Девочки держались друг за дружку пухлыми, младенческими ручками, подпрыгивали и пели: «Какие мы ха-аро-ошии!»
– Хорошие-хорошие! – неожиданно для себя сказала Катя.
Младенцы оторопело посмотрели на нее – такая большая, а разговаривает ласково! Нет ли подвоха?
Катя выдала им по конфете «Барбарис». Это была ее вторая мечта – когда она вырастет и будет сама зарабатывать, у нее в карманах всегда будут конфеты. Угощать она любила. Она себе так представляла, что в карманы лётного кителя конфеты можно укладывать незаметно.
Ладно! Стоит ли будущей летчице огорчаться из-за житейских мелочей? Подумаешь, двойка…
Лена Пирогова как раз подходила к химическому кабинету. Катя решительно догнала ее.
– Ленка, я взаправдашняя свинья! Честное слово, я вчера уж из дому вышла… И вот… Понимаешь? Не дошла. Ты не сердись, Ленка!