Субмарины уходят в вечность
Шрифт:
— Не следует допускать их на стартовую площадку при экспериментальных запусках ракет, — парировал Браун. — Сидя в своей кабине, Шредер мог заметить свечение на носу ракеты и решил, что она загорелась.
— И этого оказалось достаточно?! — изумился фюрер.
— Порой люди кончают жизнь самоубийством и по более мелочному поводу, — заметил генерал Дорнбергер.
— Недавно он присутствовал во время пробного запуска нашей гренландской ракеты, сгоревшей, как вы знаете, буквально через несколько секунд после взлета, прямо над островом, — попытался, объяснить психологический срыв пилота фон Браун. — Шредер тогда ужаснулся. Да что там, увиденное попросту повергло его в ужас.
— Как я и предполагал, с наградой за мужество мы явно поспешили, — по-идиотски ухмыльнулся Шауб, однако фюрер с таким гневом взглянул на него, что тот мгновенно сник.
— Зачем же вы дали согласие на его полет? — вмешался в их разговор неугомонный Каммлер.
Брауна так и подмывало сказать, что решение принимал не он, а личный агент фюрера по особым поручениям Отто Скорцени. Мало того, он помнил, что обер-диверсант рейха умышленно переставил Шредера в списке кандидатов, чтобы карта судьбы неминуемо легла на него; и что сделал он это как раз в наказание за трусливые откровения Шредера в своем дневнике.
Однако ставить под удар любимчика фюрера так и не решился. Причем не только потому, что это выглядело бы неблагородно. Это было еще и опасно. Особенно теперь, в конце войны, когда его, Брауна, личное спасение вполне может зависеть от воли и действий обер-диверсанта рейха, который, как ему известно, уже занимается подготовкой всевозможных зарубежных каналов, нор и пограничных коридоров.
— Таким образом, наша воздушная торпеда оказалась непилотируемой? — попытался фюрер подытожить результат запуска ракеты проекта «Америка», обращаясь уже к Брауну, а не к его непосредственному начальнику генерал-лейтенанту Дорнбергеру. — Агенты и радиомаяк оказались в руках американцев, пилот раскусил ампулу.
— Единственное, в чем не приходится сомневаться; — парировал барон, — так это в том, что ракета продолжает двигаться в сторону США.
— Но только в сторону, — заметил Шауб. — Как и большинство тех, которые направляются в сторону Лондона.
— Ренс, — молвил Браун, стараясь не обращать внимания на эти разговоры за его спиной, — как идет полет?
— Нормально.
— И это называется «нормально»! — возмутился Гитлер. — Нью-Йорка она достигнет?
— Судя по всем характеристикам, должна, — не удержался Дорнбергер, пытаясь прийти на помощь главному конструктору.
— Вы слышали вопрос, заданный фюрером, инженер Ренс? — произнося это, Браун вполне отдавал себе отчет в том, что отвечать на подобные вопросы фюрера обязан лично он, как главный конструктор.
— Через несколько минут, — вновь принял Ренс удар на себя, — воздушная торпеда выйдет из-под нашего контроля и, коль уж ни радиомаяка, ни пилота у нас теперь нет, скорее всего, заметно отклонится от курса.
— Но, возможно, она все, же долетит до Нью-Йорка или до любой точки на американском берегу? — устало поинтересовался Гитлер, и по голосу, по глазам его Браун догадался, что в душе фюрер уже смирился с мыслью о том, что и на сей раз атака возмездия не состоится. Осуществление проекта «Америка» вновь сорвалось.
— Будем надеяться, — кротко ответил барон. — Хорошо уже то, что она до сих пор не взорвалась. И потом, мы вышли в космос, пусть даже с погибшим пилотом.
— Бросьте, Браун, бросьте! «Не взорвалась» — это уже не утешение и даже не ответ, достойный штурмбаннфюрера СС Вернера Брауна! — мгновенно завелся Гитлер. — Вы безответственно отнеслись к проекту «Америка»! Все причастные к его осуществлению — безответственно! Агенты бездарно провалились, пилот струсил и поспешил покончить с собой, ракета опять, в который уже раз, выходит из-под контроля и уклоняется от курса! И это в конце войны, когда каждый «удар возмездия» имеет колоссальное политическое значение и когда на создание межконтинентальной ракеты потрачено столько денег!
— Так сложились обстоятельства, мой фюрер.
— Когда ракета должна достичь берегов Америки? — поспешил заполнить подаренную им всем паузу обергруппенфюрер Ганс Каммлер.
— Расчетное время — тридцать пять минут, — объяснил Браун, почти с признательностью взглянув на руководителя ракетного центра «Дора», который, сознательно или неосознанно, развеивал гнев фюрера.
— Вот видите: ракета все еще в полете, ждать уже недолго. Характеристики у этой ракеты неплохие, очень даже неплохие.
— Средняя скорость полета — более десяти с половиной тысяч километров в час, — мгновенно воспользовался его подсказкой барон фон Браун, — дальность полета 4800 километров, максимальная высота полета в апогее — 338 километров, то есть можем констатировать бесспорный выход ракеты в космос [49] .
Фюрер с нескрываемым гневом посмотрел на Каммлера и Брауна. «Эти двое тоже предали меня! — явственно прочитывалось в его взгляде. — Все вокруг предают меня!».
49
Для примера можно сослаться на данные советских ученых, зафиксировавших высоту полета ракеты первого официально признанного космонавта мира Ю. Гагарина в пределах 302 километров.
— Космос, дьявол вас возьми! — взвинтился он — нервно прошелся по бункеру, по которому не очень-то и разгуляешься. — О чем они сейчас говорят?! О космосе! Их совершенно не волнует военный аспект всего нашего проекта.
— Запуск этой ракеты, мой фюрер, всего лишь этап, — глядя себе под ноги, объяснил Браун. — Он убеждает нас, что технически мы — на верном пути. Теперь нам нужно только одно — время. И мы обязательно создадим такие ракеты, которые способны будут не только достичь Нью-Йорка или Сан-Франциско…
— Вы уже ничего не создадите, — прервал его романтические бредни Гитлер. — По крайней мере, для Германии, для нашей общей победы. Вы, Браун, разочаровали меня. Возможно, вы и талантливый человек, однако вы так и не сумели создать для рейха его главного оружия — оружия возмездия, несмотря на то что почти все ваши ракеты именно так и называются [50] .
— Да, мой фюрер, признаю: мы все еще не создали такого оружия, которое бы позволило вам переломить ход войны.
50
Здесь необходимо объяснить, что Фау происходит от первой буквы немецкого слова Vergeltugswaffee, что в переводе означает «оружие возмездия».