Суд герцога
Шрифт:
Разговор продолжался недолго, пересыпанный с его стороны намеками на те глубокие чувства, что она разбудила в нем. Обычная придворная говорильня, обмен тонкими уколами, в котором мадонна Эуфемия Брасси показала себя далеко не новичком.
Отдавая себе отчет, что встреча эта — не более чем этап реализации намеченного плана, Пантазилия, однако, не могла остаться равнодушной к красоте и обаянию Борджа, и его жаркие взгляды, мелодичный голос находили отклик в ее душе.
И, откланявшись, Борджа оставил девушку в глубокой задумчивости.
Наутро он вернулся, то же повторилось днем позже, и каждый раз свита ожидала его перед дворцом. Начатая герцогом игра все более затягивала его. Он смаковал новые ощущения, доступные лишь теперь, когда он намеренно совал голову в львиную пасть. Охотиться за охотниками, обманывать обманщиков, все это было для него не внове, но присутствие женщины придавало происходящему особую остроту.
Появившись во дворце делла Пьеве в третий раз, герцог застал Пантазилию одну: женщин она отослала до его прихода. Гадая, что принесет ему новый поворот в игре, герцог упал на колено и, поднеся надушенную руку к губам, поблагодарил ее за этот знак благосклонности. Но лицо девушки посуровело, и впервые она удивила Борджа.
— Господин мой, вы не так меня поняли. Я отпустила женщин, полагая, что вы предпочтете услышать сказанное мною без свидетелей. Господин мой, я прошу вас больше не приходить ко мне.
Слова Пантазилии поразили герцога до такой степени, что он позволил своим чувствам прорваться наружу. Но Пантазилия истолковала внезапное изменение в нем как досаду.
— Больше не приходить к вам! — вскричал герцог, еще более убеждая Пантазилию в собственной правоте. — За что же такая немилость? На коленях прошу у ваших ног, скажите, чтобы я мог загладить свою вину.
Она покачала головой, ответила с грустью в глазах.
— Вины вашей тут нет, господин мой. Поднимитесь, умоляю вас.
— Не поднимусь, пока не узнаю, в чем согрешил, — на Пантазилию герцог смотрел, словно смиреннейший из верующих — на божество.
— Нет за вами греха, господин мой. Дело в том… — она смолкла, на щеках затеплился румянец. — Я… я должна заботиться о своем честном имени. Пожалейте меня, ваша светлость. Теперь, когда ваша свита каждый день ожидает вас на площади перед моим домом, обо мне судачат на всех углах. Вы, должно быть, знаете, как Ассизи падок на сплетни.
Тут-то герцог понял, сколь дьявольски тонко плела свою сеть эта очаровательная девушка.
— И это все? — он изобразил на лице изумление. — Другой причины нет?
— А разве может быть другая причина? — Пантазилия отвела взгляд.
— Так все легко поправить. Я буду приезжать один.
Она словно задумалась, затем снова покачала головой.
— Не надо, господин мой. Этим беде не помочь. Люди увидят вас входящим в дом. Можно представить себе, что они насочиняют.
Герцог вскочил, положил руку ей на плечо. Почувствовал, как задрожало от прикосновения ее тело.
— Так ли это важно, что они говорят?
— Для вас — нет, господин мой. Но подумайте обо мне. Если на девичье имя ляжет тень скандала… — она не договорила.
— Но есть другой путь — через сад. Там никто меня не увидит. Дайте мне ключ от калитки, Эуфемия.
Пристально наблюдал Борджа за лицом девушки и, увидев желаемое, отпустил ее плечо. Про себя улыбнулся. Отважный завоеватель, удачливый полководец, он же — влюбленный болван, ломящийся в расставленную для него западню. Вот о чем, несомненно, думала она, торжествуя, заранее уверенная в успехе своей стратегии.
— Мой господин, — голос Эуфемии дрожал. — Я… я не решусь.
Словесная перепалка уже наскучила Борджа. И мгновенно тон его изменился.
— Пусть будет так. Более я не приду к вам.
Девушку обуял ужас. Ее черные глаза наполнились тревогой. Но ему осталось лишь восхититься проворностью, с которой Пантазилия вновь обрела ускользающий от нее контроль над ситуацией.
— Мой господин, вы сердитесь на меня, — она опустила голову, едва слышно добавила:
— Я дам вам ключ.
С ним герцог и отрыл, убежденный, что мать-земля не рожала еще столь хладнокровной, безжалостной предательницы. Возможно, он переменился бы во мнении, если б узнал, что после его ухода Пантазилия горько плакала, осуждая себя за собственную жестокость. Но вечером написала отцу, что дела у нее идут неплохо и скоро она нанесет завершающий удар.
И Солиньола, убаюканная посланиями Пантазилии да неспешной осадой, спокойно выжидала, уже не предпринимая активных действий. Да, защитники знали, что солдаты Кореллы возятся под южной стеной, роя подкоп, дабы заложить туда мощную мину. Но не противодействовали им, ибо полагались на иной, более надежный способ покончить с грозным противником.
Во второй половине следующего дня Чезаре Борджа постучался в стеклянные двери зала, в котором обычно принимала его Пантазилия. Нашел он ее в одиночестве, крайне смущенную: впервые она принимала воздыхателя тайком. Но Борджа, чтобы успокоить ее, поначалу вел себя очень скромно.
В тот день они переговорили о многом. От поэзии Аквилано перешли к творчеству Сперуло, присоединившегося к армии герцога, затем Борджа предался размышлениям вслух. Речь пошла о нем самом, высоких целях, которые он ставил перед собой, его месте в современной Италии. Слушая Борджа, Пантазилия никак не могла перебороть ощущения раздвоенности. Ее убеждали, что герцог коварен и неуёмно честолюбив, что он жесток, начисто лишен совести, безжалостен как с врагами, так и с друзьями. Она же видела нежного, галантного, веселого кавалера, остроумного, не лезущего за словом в карман. И поневоле задалась вопросом, а не зависть ли к его великим свершениям и могуществу служила причиной той ненависти, что питали к Борджа его недруги?
Высокий кувшин венецианского стекла, налитый доверху сладким красным вином, стоял на столе в тот день, оставленный служанками. И, повинуясь внезапному импульсу, Пантазилия налила герцогу полную чашу, когда с наступлением сумерек он поднялся, чтобы откланяться. Чезаре тоже подошел к столу, как раз в тот момент, когда она наполняла вторую чашу для себя, и прикрыл ее рукой.
Посмотрел на Пантазилию, завораживая ее взглядом, голос его переполняла воспламеняющая ее страсть.
— Нет, нет. Одна чаша для нас двоих, умоляю вас, мадонна, хотя и недостоин такого счастья. Выпейте за мое здоровье и оставьте в вине аромат ваших губ. А я выпью за ваше. И, клянусь Богом, один глоток вина из этой чаши свалит меня с ног, мертвецки пьяного.