Суд Рейнмена
Шрифт:
– Выбирайте сами и придумайте псевдоним.
– Плюшевый Зайчик с розовым бантиком сойдёт? — Антон засопел в трубку, еле сдерживая хохот.
– Ужасно, — Синдия тоже рассмеялась.
– Я согласен. Но в «Мозаике» только такие дебильные ники и проходят. Ладно, я подумаю.
К концу рабочего дня было решено, что Синдия, Иветта и Антон напишут в «Мозаику» три письма для Рейнмена. Синдия собиралась дискутировать с предполагаемым «человеком дождя». Иветта решила восторженно согласиться вступить в борьбу за демократию.
«Прочитала я номер 22 «Мозаики, и под впечатлением письма Рейнмена взялась за ручку.
Хорошо, что ты предупредил, Рейнмен, что несогласные письма читать не будешь, поэтому спорить с тобой я не буду. А задать несколько вопросов можно?
В общем, скажу для начала, где-то ты прав, всех уже достали те, кого ты припечатал «сорняками». Но что ты имеешь в виду, когда говоришь про «любые средства искоренения»? Ты действительно готов идти на всё, вплоть до нарушения закона?
Только не подумай, что я защищаю шпану. Я полностью разделяю твоё отношение к ним, но дело в том, что за их убийство, если ты реально на всё готов, закон будет тебя преследовать так же, как за убий-ство нормальных людей.
У многих твоя война вызовет параллели с американским ку-клукс-кланом, политикой «чистоты ра-сы» нацистской Германии и неонацистами Европы. Вряд ли тебя поймут правильно. Но тебе, наверное, пополам непонимание и осуждение, ты явно не зависишь от общественного мнения, судя по твоему письму. Но скажи, готов ли ты к тому, на что идёшь? Понимаешь, какими могут оказаться для тебя по-следствия? Действительно ли ты готов возглавить борьбу и взять ответственность на себя, или предлага-ешь кому-то сделать этот решительный шаг за тебя? Или ты просто хотел выплеснуть эмоции? Рейнмен, твоё письмо смутное, неясное, но в нём чётко видны боль, обида и гнев. Но каковы твои намерения — неясно. Напиши, чтобы я могла хотя бы попытаться тебя понять.
Мисс Америка».
Синдия проверила орфографию письма, увеличила его шрифт с 14 до 16 пт, ввела интервалы между абзацами, передвинула страницу к началу и стала перечитывать письмо, стараясь читать его посторонни-ми глазами читателя, не знающего автора письма. Глазами Рейнмена.
Джеймс пришёл из кухни, роняя с пышных усов крошки своего любимого корма, прыгнул на колени хозяйке и с интересом посмотрел на светящийся экран.
– Это компьютер, — пояснила ему Синдия, с удовольствием поглаживая кота между ушами. — А сейчас я пишу на нём письмо, которое может очень помочь мне в расследовании.
– Мурр, — откликнулся Джеймс, обернулся, больно придавив крепкой лапой бедро хозяйки, потёрся лобастой головой о её подбородок и ткнулся холодным влажным носом ей в щёку.
Неужели он действительно понимает её? Обычно обращённые к ним слова понимают только специ-ально прирученные собаки, да и то это чаще всего простые команды: гулять, сидеть, голос, тубо. Но Джеймс смотрит на неё такими умными глазами, так реагирует на её слова интонациями своего мяуканья или мурлыканья, что не похоже, чтобы это были случайные реакции.
Синдия ещё раз погладила Джеймса, осторожно передвинула его лапу, давящую ей на бедро, сохра-нила письмо в рабочей папке «Дождь» и вывела на принтер.
Когда принтер с жужжанием втянул один из листов бумаги в гнезде, кот навострил уши, привстал и с интересом уставился на белый жужжащий предмет, проглотивший бумагу.
– Это принтер, — пояснила Синдия, вынимая готовую распечатку, вложила её в прозрачный файл и поднялась с кресла, пересадив кота на своё место. — А печатала я письмо в ответ на послание некого че-ловека, который вполне может оказаться тем самым серийным убийцей. И, надо сказать, он был так убе-дителен в своих аргументах. Надеюсь, что и я тоже.
– Мяу? — спросил кот, поставив передние лапы на подлокотник.
– Он был даже слишком убедителен. Я почти склонна с ним согласиться, как это ни ужасно.
– Мяу! — насмешливо ответил кот, как бы говоря: не криви душой, хозяйка, ты действительно со-глашалась с Рейнменом и не видела ничего ужасного в его убеждениях!
… Синдия шла босиком по мокрому песку в полосе прибоя. За облаком буйной зелени виднелись корпуса санатория. Небо слепило глаза яркой, почти люминесцентной синевой. Пляж был пуст после рас-светного дождя.
Вдали раскинулся Батуми. Щурясь на солнце, Синдия подумала, что неплохо бы съездить в город за покупками. Всё равно на мокром песке не позагораешь.
Снова был 1988 год, но на этот раз Инесса не заболела, и Синдия благополучно отправилась на Чер-номорское побережье Кавказа в санаторий.
За её спиной песок захрустел под чьими-то ногами. Синдия обернулась и увидела рослого черново-лосого мужчину в чёрных брюках и гавайской рубашке цвета морской волны. Чёрные глаза из-под тяжё-лых бровей смотрят серьёзно и немного печально. Тонкая полосочка усиков над верхней губой и малень-кая бородка почти совершенно седые, а густые волосы не тронуты сединой. «Кто это? — подумала Син-дия. — я же его знаю!»
И тут мужчина приблизился и вполоборота посмотрел на неё, скосив один глаз, как огнём обжёг. Такой взгляд мог быть только у одного человека во всём Батуми, во всей Грузии и во всём СНГ… «Какое СНГ, сейчас же 1988 год, до Беловежского договора ещё три года!»
– Синдия, — обратился к ней Валерий, — вот мы и встретились. Сейчас 1988 год. Я пока не женат, и ты свободна. Как ты думаешь, у нас что-то получится?
«Нет, этого не может быть. Если сейчас 1988 год, почему я и Валерий такие же, как в 2003 году? И откуда я помню 2003 год? Нет, нет, мне это просто снится, я должна проснуться…» — тут Валерий взял её за руку, и Синдия осеклась. Ладонь певца оказалась слегка прохладной, сухой и твёрдой. Смуглое лицо и яркие чёрные глаза оказались совсем рядом.
– Сейчас же всего-навсего 1988 год! — дар речи вернулся к ней далеко не сразу. — Почему же мы не помолодели и помним будущее?
Валерий слегка отодвинулся, держа её за руку, внимательно посмотрел ей в лицо и тихо, грустно рассмеялся в ответ:
– Твоя работа и тут тебя не отпускает. Я рад нашей встрече, а ты анализируешь, сопоставляешь фак-ты и задаёшь вопросы. Ты и тут остаёшься «важняком». Я ещё в Ялте заметил, что у тебя разум домини-рует над чувствами.