Суд Рейнмена

Калько Анастасия Александровна

– Да нет, наша бормашина, — поморщилась Иветта. — Её обвиняют в доведении до самоубийства гражданки Марьиной Александры Игоревны 1988 года рождения в присутствии двадцати двух свидете-лей. А проще говоря… В общем, эта девочка, Саша, девятиклассница, дала подруге списать решение до-машних задач по оптике. Петухова увидела и давай орать: тупицы, учиться не желают, только пиво пьют и по дискотекам шастают, а потом списывают, нечего лентяям помогать, не хотят учиться, пусть заслу-женные двойки получают. Саша стала объяснять, что ее подруга не понимает точные науки, она гумани-тарий, а Петухова как заорет: хамка, бесстыдница, родителей в школу! Обеим колы в журнал влепила, Сашиным родителям целую поэму в дневнике накатала, мол, как вы воспитали дочь, она учителям хамит, с хулиганами хороводится, тетрадку Сашину разорвала и вопит: вон из класса, о десятом классе и не ду-май, на панель пойдешь, там тебе и место! Саша ушла. А на перемене к ней любимчик Петуховой,

Лешка Полищук, младший брат одного из ваших бывших одноклассников, начал к Саше подкатываться: мол, когда на панель пойдешь, меня вне очереди пропустишь, а скидочную карточку по знакомству дашь? И дружки его тут же подпели, тоже начали в очередь проситься и ржать. А на следующий урок Саша не пришла. Географ уже вывел ей прогул, когда из коридора крик. Саша, оказывается, пошла в комнату для девочек и в пустой кабинке на своих колготках повесилась. Вызвали «Скорую», но уже поздно, остыла. У девочки, которая ее нашла, нервный срыв, классная руководительница в обморок упала, директриса пол-пачки валидола выпила до приезда опергруппы. Сообщили родственникам, так Сашин дед по телефону сообщение выслушал и упал — разрыв сердца, до «скорой» не донесли; бабушку инсульт хватил, когда сотрудник к ним домой приехал; матери на работу позвонили — она, как узнала, что дочь с собой покон-чила, отец скончался, а мать в реанимации, гипертонический криз получила. Отец Сашин со старшим сы-ном в школу прибежали, чуть не убили Петухову. Вчера Сашин брат является к Михаилу Олеговичу и кричит: если Петухову оправдают или условно накажут, сам ее убью, и делайте со мной что угодно! Са-шин мальчик Петуховой дверь поджег, одноклассников подбил ее уроки бойкотировать, а Полищука прямо в школе на большой перемене за шуточки насчет очереди и карточки на скидку так вздул, что тот еле уполз. Стали искать адвоката — даже с Петуховой нужно поступать согласно процессуальным нор-мам, так никто не брался. Говорят: какой ей адвокат после того, как она фактически двух человек убила и еще двоих в реанимацию уложила? Пришлось искать государственного защитника. Так у Судаковой тут же заболел ребенок, Малышев взял отпуск за свой счет по семейным обстоятельствам, Кошкина на бюл-летень села, а Собакин вызвался ехать в Киев в командировку по делу Воробьева. В этот Киев никто пол-года ехать не хотел, такой геморрой никому на фиг не нужен, Волков уже замучился чертыхаться на пла-нерках. Короче, все адвокаты под благовидными предлогами разбежались, когда встал вопрос, кому за-щищать Петухову. Волков позавчера в курилке всю чертову родню по падежам просклонял, говорит, я бы и сам эту Петухову без всякого суда прихлопнул бы, но мы же юристы и должны соблюдать букву зако-на! Еле Николашку устаканили…

– Кого? — спросил Павел.

– Это наш самый младший адвокат, в прошлом году после университета пришел. Коля Данилов. Я его Николашкой прозвала. Он тоже не сразу взялся, говорит, ни фига себе, такую мерзавку защищать! Так тут Волков как вскочит! Как даст кулаком по столу! Как заорет погромче моего папани: без разговоров, тысяча чертей, выпендриваться идите в детский сад! Воробьев тоже из себя сильно умного строил, а те-перь его в Киеве судят!!!

– Это Волков-то орал и кулаком стучал? — удивился Павел. — Ни фига себе, до чего его довели! Да про него же говорили, что он как замороженный, мистер Фриз без эмоций!

– Ага, — подтвердила Иветта, — вчера мы с ним перекуривали, так он говорит: достала меня Пету-хова, так что учтите, Иветта Станиславовна, если ее до суда с камнем на шее в сточной яме найдут, про-верьте и мое алиби! У нас дома Ирка и Севка тоже кипятились, когда узнали эту историю, стали кричать: какой адвокат для такой училки, ее упечь на всю жизнь, и все. Папа с Лешим еле их угомонили. Хорошо еще, что мой сын сейчас в Лондоне, а то тоже бы кипятился…

Внезапно громко лязгнули и загремели пыльные буфера, заворочались громадные колеса поезда, и состав стронулся с места и, набирая скорость, взял курс на Белокаменск.

– По машинам, пока все не ломанулись! — Павел вскочил в свой «кирпич» и повернул ключ в замке зажигания. Как только поднялся шлагбаум, огромный джип Павла и следом за ним — белая «Волга» Ан-тона и Иветты ловко проскочили вперед, оказавшись во главе двухсотметровой колонны у переезда.

Глава 5.

Жертвы «человека дождя»

В понедельник Синдия Соболевская приехала к прокуратуре без десяти девять утра. Остановив свой серебристый «БМВ 745» на служебной стоянке, она достала из сумки зонтик: с неба уже срывались пер-вые крупные капли дождя, а небо было черным, как вакса — верный признак затяжного ливня.

Выйдя, Синдия полюбовалась трехэтажным зданием прокуратуры пастельно-зеленого цвета, с зер-кальными окнами, и направилась к крыльцу, когда навстречу ей вышел Михаил Олегович в плаще-дождевике поверх темно-синего костюма с белой рубашкой и черным галстуком. Черные кожаные туфли так блестели, что на мокром грязном асфальте смотрелись как-то неестественно. Волков поднял голову, посмотрел на небо и набросил капюшон, защищая свой безукоризненный пробор от дробно стучащего дождя. Затягивая под подбородком завязки капюшона и другой рукой удерживая кейс, прокурор заметил Синдию и кивнул ей:

– Доброе утро, Синдия Аркадьевна.

– Доброе утро, Михаил Олегович. Вы на судебное слушание?

– Да, в десять часов заключительное слушание. Отвратительная история: учительница довела учени-цу до суицида. Страшный человек, самодурка! Сорок пять лет она работала, и все это время ела учеников поедом, а своим любимчикам пятерки выводила не за знания, а за красивые глазки и умение подлизаться. А остальных смешивала с грязью! Все, сегодня я буду добиваться для нее обвинительной статьи с взяти-ем под стражу, и, если ее из зала суда под конвоем не уведут, значит, из меня юрист хуже, чем из неё пе-дагог! — во время этой яростной тирады лицо Михаила Олеговича почти не менялось, только подбородок слегка напрягся, и углубились носогубные складки. Чтобы подчеркнуть резонность своих последних слов, прокурор топнул ногой и угодил в свежую лужу. Брызги мутной воды залили дождевик прокурора, его левую брючину и ботинок.

– Тьфу, — поморщился Михаил. — Теперь придется три часа как минимум сидеть в мокром ботин-ке. И что за весна в этом году! Лужи не высыхают, скоро в них лягушки заведутся! Ладно, Синдия Ар-кадьевна, счастливого вам первого дня! Ваш кабинет — № 32 на втором этаже; у Иветты Станиславовны — номер 33. Она уже на месте, можете с ней познакомиться и принять дела.

Прокурор вышел на стоянку, сел в массивный и в то же время изящный и стремительный «Лэнд Круизер» и укатил. Синдия вошла в вестибюль. После ветреной сырой улицы в помещении ей в лицо сра-зу дохнуло уютным теплом.

Прямо напротив двери в противоположном конце вестибюля располагалась широкая лестница, уст-ланная ковровой дорожкой. После первого пролета лестница разветвлялась.

Предъявив вахтеру свое новое удостоверение, Синдия поднялась на второй этаж и стала искать комнату № 32. И вскоре помянула недобрым словом того, кто нумеровал кабинеты в прокуратуре. Этот человек явно не был знаком с основами устного счета.

Наконец она увидела дверь с номером 32 и табличками «Начальник следственного отдела Соболев-ская С.А.» и «Приемная». За углом, у двери на лестницу черного хода располагался кабинет № 33 с таб-личкой «Заместитель начальника следственного отдела Малькова И.С.», и, прочитав это, Синдия решила сначала поздороваться с помощницей и побеседовать с ней о текущих делах прокуратуры. Подойдя к двери и постучав в нее полусогнутыми пальцами, Синдия услышала, что в кабинете идет весьма эмоцио-нальный диалог между двумя женщинами, и решила подождать, когда ее заместительница освободится. Из-за полуоткрытой двери в коридоре было слышно каждое слово.

– Тоже мне, городские, образованные, — верещала женщина постарше. — Всю лестницу замусори-ли, окурков набросали, пеплу понатрясли! Что, трудно баночку взять и в баночку стряхивать?!

– С тобой каждый день новая баночка нужна! — огрызнулась вторая женщина, судя по голосу — помоложе. — Ты вечно выбрасываешь все без разбора! Не нравится тебе, что на подоконнике банка сто-ит, ну и подметай тогда лестницу и не бухти!

– Тьфу, бесстыдница! Баба ведь, а куришь наравне с мужиками! А на что ты похожа, тьфу, ни стыда, ни совести! И тебя еще в таком виде в прокуратуру пускают! В прежние времена тебя бы премии лишили за такой вид! Воробьева сейчас хаете, а при нем порядок был, а то распоясались, демократия у них!

– Ну, хватит, Капитолина! Тебе делать нечего? А у меня времени нету с тобой языки чесать!

– И бесстыжая же ты, Ветка! — проорала, выбегая в коридор, маленькая тощая женщина неопреде-ленного возраста, в синем халате, с метелкой и совком в руках, и скрылась с такой скоростью, что Синдия даже не успела проследить направление.

– Блин, приморила уже! — воскликнула, оставшись одна, молодая женщина. — Муха осенняя!

Раздались быстрые шумные шаги, и на пороге кабинета появилась девочка-подросток, невысокая, худая, смуглая. Очертания фигуры почти скрадены под ярко-красной футболкой; черные кожаные джин-сы обтягивают мускулистые ноги, а под широкими рукавами футболки, спускающимися почти до локтей, угадываются не по-женски накачанные руки. Из-под платочка-банданы на голове выбиваются коротко остриженные черные волосы. Из-под бровей вызывающе поблескивают большие упрямые черные глаза. Увидев Синдию, девочка выпрямилась, провела пальцами по волосам и официальным тоном спросила: