Суд
Шрифт:
— Энергетический, по диплому инженер-экономист.
— Идемте со мной…
Они поднялись на один этаж и по замысловатому коридору прошли в кабинет Горяева, где он сел за стол, а Семеняку показал на стул сбоку;
— Давайте документы…
Пока он занимался с документами, Семеняк оглядел не очень просторный кабинет, заметил, что на письменном столе по-современному бумаг не было, только авторучка, воткнутая в малахитовую подставку.
— Вы обратили внимание, как захламлен стол у вашего кадровика? — заговорил Семеняк, когда Горяев отложил его документы. — Неужели он не понимает, что в такой куче мусора легче спрятаться тому, кто хочет спрятаться?
— Не лишено… не лишено, — рассеянно согласился Горяев, думая о чем-то. — Где вы хотели бы работать? Только начистоту: в аппарате министерства или на производстве? — спросил он.
— В министерстве, —
— Чем же вы хотели бы заниматься?
— Инженер-экономист может пригодиться всюду, — улыбнулся Семеняк. — Пошлите в тот же отдел кадров, я вам в две недели выдам точный расчет времени, непроизводительно расходуемого начальником отдела, завязшим в бумажках вместо глубокого изучения проблемы кадров.
— Но и вам тоже придется бегать по этажам с бумажками, — рассмеялся Горяев, ему нравился этот задиристый парень.
— Постараюсь этого избежать. Не выйдет — уйду. Вы видели, — он кивнул на свои документы, — я неплохо знаю немецкий язык, а с языком без работы не буду…
— Мне в моем оперативно-диспетчерском отделе нужен помощник. Должность — инженер, но это для зарплаты, а характер работы главным образом организаторский, но со знанием экономики. И нужен человек молодой, энергичный. Пригодится, я думаю, и ваш немецкий язык — министерство получает из ФРГ автомобильные журналы, материалы оттуда наверняка требуется переводить, а за переводы, наверно, можно будет платить особо. Словом, вот такое вам предложение.
— Нужно будет подавать чай?. — улыбнулся Семеняк.
— Нет. Это исправно делает секретарша отдела Лидочка. Помощник — это нечто иное, это… — он рассмеялся, — это помощник, и этим все сказано. Это если моя не правая, то, во всяком случае, левая рука. То, что вы инженер-экономист, — очень хорошо. Работа потребует от вас самостоятельного мышления, быстрой сообразительности и уж конечно ответственности. Решайте.
И Семеняк решил…
Это была работа для него — самому пороха выдумывать не надо, а начальник своими поручениями его никак не перегружал. Вскоре он даже сам научился находить себе занятия, включился в общественную работу, перезнакомился с многими людьми на всех этажах министерства.
Месяца оказалось достаточно, чтобы он окончательно покорил Горяева своей безотказной работой, послушной распорядительностью.
А месяца через три Горяев уже не мог себе представить работу отдела без Семеняка, которого уже звал Сема, и был с ним на «ты», хотя Семеняк с ним оставался на «вы». Его уже знали в министерстве. Вскоре он был избран членом профкома главка, ему поручили культмассовую работу, он организовал продажу театральных билетов, и работники министерства стали ходить в театры и на концерты. Горяеву доставляло удовольствие просто видеть своего помощника, наполненного энергией и животворным оптимизмом. Действительно, он и внешне выглядел приятно — всегда аккуратно одетый, быстрый в движениях, молодой мужчина с юношески румяным, лицом и голубыми глазами. Его тесный кабинетик прилегал к горяевскому, и туда вела специальная дверь. Когда на столе Семеняка вспыхивала красная лампочка, он бросал все, срывался с места и через пару секунд уже стоял перед столом Горяева, глядя ему в глаза:
— Слушаю вас…
Получив несколько распоряжений, которые он, к удивлению Горяева, никогда не записывал, но и не забывал, он возвращался в свой кабинетик, и тут начиналось прямо цирковое представление — распоряжения начальника отдела превращались в дела. Он мог оперировать тремя телефонами одновременно и еще диктовать что-то подсоединенной по внутренней связи стенографистке, в это время он был похож на ударника-виртуоза в джаз-оркестре. Где-то в его кабинете был скрыт динамик внутренней связи, и его мистический голос все время врезался в его быстрые действия. Наконец, кресло у него было вертящееся, и он мог в один миг развернуться в любую сторону — на одно это его вращенье можно было заглядеться… На подоконнике у него стояла принесенная им из дома замысловатая кофеварка, которая каким-то образом выключалась будто сама собой, молола необходимое количество кофейных зерен, отправляла помол в варочный агрегат, и через две минуты постоянно стоявшая под кофеваркой чашечка наполнялась ароматным экстрактом кофе. И тогда в цикл движений Семеняка включалось еще и кофепитие.
В общем, Горяев был доволен своим помощником, при случае им хвастался:
— Мой Семеняк подобен электронной машине — только не забудь запрограммировать в него, что надо, и все будет сделано мгновенно, точно и с каким-то веселым азартом и удовольствием. Ему нравится
Доволен был собой и Семен Семеняк. О том, как построить свою служебную карьеру, он начал думать еще в студенчестве. Отец учил его: тихих да скромных любят одни дураки.
Для Семена с детских лет отец был олицетворением всемогущества власти. Отец мог все, хотя был он всего лишь заместитель начальника отдела снабжения авиационного завода, и проработал на этой должности почти четверть века. Любимая отцовская приговорка: не должность красит человека, а сам человек — на любой должности. Они жили ни в чем себе не отказывая, была у них своя дача, каждое лето месяц проводили на юге, а Семен с матерью частенько оставались там и еще на месяц. Отца обслуживала автомашина с шофером Лешей, который был у них как член семьи, и в летнее время на нем фактически держалась вся дачная жизнь. А в гараже при даче отдыхала, собственная отцовская «Волга». В год окончания Семеном института отец подарил ему «Жигули». Следует заметить, что этот подарок он сделал, когда сам был уже пенсионером. Несколько лет назад у него произошло что-то на работе, что именно, Семен так до сих пор и не знает, но его раньше срока выпроводили на пенсию со строгим партийным выговором. Только в прошлом году отец сказал ему, что его завалил бывший начальник отдела, у которого он был замом, — «сам погорел и меня за собой потянул…». Но Семен-то уже и сам соображает, что к чему, и, видя, как семья живет, по-прежнему ни в чем себе не отказывая, понимает, что его батя за время службы накопил солидные жизненные запасы. Недавно, крепко выпив в день своего рождения, отец, похлопывая себя по раздавшемуся животу, сказал, смеясь: «Живем, дорогие мои, за счет подкожного жира, живем и не худеем…» В тот же вечер, отвалившись от обжорного именинного стола, отец учил Семена: «Не зря говорится, что служба не дружба, а добавить надо так: на службе ищи дружбу — не прогадаешь…»
С некоторых пор у Семена с отцом установились особо доверительные отношения и у них появилась общая тайна. Это случилось летом прошлого года…
…После прощального вечера в институте, проводившегося всухую, Семен пригласил двух своих друзей выпить у него дома. Семен был уверен, что старики на даче, но отец оказался дома и встретил их очень сердито. Не впуская дальше передней, сказал расстроенный: мать заболела, не время для выпивок. Друзья ушли. Семен, испуганный, вслед за отцом прошел в спальню, а там — никого.
— Мать здорова, — пояснил отец. — Но новость есть, не дай бог… Мой батька, твой, стало быть, дед, объявился…
Надо же такое!.. Семен с детских лет знал, что дед пропал без вести во время войны, находясь в оккупированной фашистами Белоруссии. А оказалось, во время оккупации он работал в своем родном селе старостой, потом удрал вместе с немцами. Все это отец знал давно, но рассказывать даже близким своим не рисковал. Вот почему они никогда не ездили в их родную деревню — зачем было память людскую ворошить? А сегодня отец узнал, что его родитель жив, здоров, осел в Канаде и стал там богатым фермером… Мало того — сейчас он в Москве. Интурист. Звонил час назад по телефону.
— Как же он не побоялся приехать? — спросил Семен.
— Говорит, что руки у него чистые, — ответил отец. — И что удрал он с немцами по глупости… А вечером сейчас мы должны увидеться. Я тебя жду — пойдем на эту встречу вместе.
— А мне-то зачем идти? — встревожился Семен.
— Пойдешь, — со злостью отрезал отец и, странно засмеявшись, добавил: — Дедушка как-никак…
Никогда Семен не забудет эту встречу. Дедушка оказался рослым, крепким стариком с белыми пушистыми усами, у него было красивое, смуглое лицо и голубые, как у отца, глаза и только две стариковских глубоких морщины от ноздрей ко рту… Он говорил по-русски уже с акцентом, иногда не сразу находил нужные слова. Здороваясь с Семеном, заплакал, но быстро взял себя в руки и потом только посматривал на него растроганно. Рассказ его о себе был коротким. Оставаться с немцами он не собирался и поехал в Канаду. Жену он похоронил еще во время войны, а в Канаде женился на сестре богатого фермера-украинца, женился не по любви, а чтобы в приданое землю получить. Без этого была бы батрацкая судьба… Развел коров и варит сыр с тмином — дела идут хорошо, но переела душу тоска по родине, по сыну… И дед снова пустил слезу. Семен смотрел на плачущего деда, и у него было такое ощущение, будто он все это видит в кино или читает про это в книге и что это — чужое и не имеет к нему никакого отношения. Но когда он видел, как взволнован, встревожен его отец, волнение передавалось и ему…