Судьба: Дитя Неба
Шрифт:
Огромная фабрика помещалась в самом большом здании города, если не считать административных учреждений и храма Оракула. Она стояла, частично пустая, на юго-восточной окраине города, рядом с главной дорогой, соединявшей Ярим с другими провинциями. Едкий черный дым печей, работавших круглые сутки, висел над самой фабрикой и близлежащими улицами. Дышать нормально здесь было невозможно, и потому рядом никто не селился.
Когда мать Омета отдавала его на фабрику, она прекрасно понимала, какую жизнь уготовила сыну. Владелицу фабрики, миниатюрную женщину по имени Эстен, в чьих жилах текла кровь лиринов и людей, хорошо знали не только в провинции Ярим, но и на западе, в Кандерре, и на юге, в Бет-Корбэре. Эстен занимала исключительно
Природа наградила Эстен редкой, экзотической красой, у нее были тонкие черты лица и высокие скулы, дар ее лиринских предков. То, что люди вообще могли видеть ее лицо, уже являлось подтверждением высокого статуса, поскольку все женщины Ярима носили вуаль. Самое сильное впечатление производили глаза Эстен, темные, любознательные, как у птицы, в честь которой называлась ее гильдия. В них всегда плясали смешинки, даже когда они чернели от гнева и впивались в собеседника, точно острые иголки. Встретившись с Эстен, когда его принимали в ученики, Омет решил сделать все возможное, чтобы не попадаться хозяйке на глаза. Те несколько минут, пока она разглядывала его, были самыми ужасными в его жизни. Юношу нисколько не удивляло, что за прошедшие пять лет мать ни разу не приехала его навестить.
По большей части он справлялся со своей задачей — не попадаться Эстен под ноги. Она приезжала проверить, как продвигаются работы в туннеле, каждое новолуние, и Омет всякий раз, чтобы с ней не встречаться, отправлялся либо кормить детей-рабов, либо к печам.
Возможно, он совершил ошибку, решив держаться от хозяйки подальше. С тех пор как Винкейна перевели из туннеля и поставили работать вместе с Ометом и другими учениками, тот из кожи вон лез, чтобы выслужиться перед Эстен, причем делал это так явно, что Омета тошнило от его угодливости. Однако, похоже, поведение Винкейна произвело на Эстен хорошее впечатление. Она выделяла нового ученика, приносила ему небольшие подарки, ерошила волосы, смеялась и поддразнивала. Во взгляде Винкейна горело такое же темное любопытство, что и в глазах самой Эстен, и он стал ее любимцем.
Впрочем, Омета беспокоило не это. Его поражала жестокость Винкейна — причем совершенно безнаказанная — по отношению к Омету и его товарищам, но больше всего к детям-рабам.
По большей части их никто не видел. Несколько раз в день в награду за добытую глину в шахту спускали еду и воду. За пятьдесят ведер глины рабы получали ведро воды. За сто ведер глины — еду. Вверх-вниз, вверх-вниз. В обязанности ученика пятого года входило поднимать на шесте с крюком добытую ими глину, вытряхивать ее, снова сбрасывать ведро вниз, время от времени отправляя куски хлеба и бульон маленьким существам, которые, точно крысы, копошились на дне шахты в туннеле. В промежутках ученики разносили лотки с готовыми плитками и раствором, следили за печами и обжигом глины, а также, когда возникала необходимость, звонили в колокол, созывая старших учеников и подмастерьев из тех помещений, где они жили и выполняли свою работу.
Винкейн до недавнего времени сам был рабом. Оборванный сирота, как и все остальные дети, купленные или украденные из семьи, он продемонстрировал редкое упорство в работе и почти нечеловеческое отсутствие чувствительности к боли. Как-то раз Омет видел, как он засунул руку в печь для обжига и, даже не поморщившись, вытащил оттуда несколько плиток. Это, а также готовность, с которой он выдавал маленькие тайны своих товарищей — они на несколько ладоней расширили туннель, чтобы было удобнее спать, прятали сломанные лопатки вместо того, чтобы отправлять их наверх, — настолько понравилось Эстен, что он получил возможность выбраться из туннеля
Сначала подмастерья боялись, что рабы начнут предавать друг друга в надежде получить право стать учениками и тогда их ожидает самый настоящий хаос, но Эстен задавила эти предположения в зародыше. Во время прогулки, на которую детей выводили раз в месяц, она, ласково улыбаясь, объявила, что непослушание и попытки добиться поблажек приведут к тому, что Винкейн вернется в туннель. Причем ему будет позволено прихватить с собой его игрушки. После ее слов дети примолкли, а в их практически слепых глазах появился ужас.
Омет не слишком сочувствовал детям-рабам — его собственная жизнь тоже была несладкой, — но даже его возмущала жестокость Винкейна. Он спускал вниз ведерко с едой, две дюжины грязных рук с нетерпением хватали его, а там лежали две жесткие горбушки и обрывки веревки. Омет холодел, несмотря на жар пылающих печей, когда слышал высокий, пронзительный хохот Винкейна, который приходил в неописуемый восторг от возмущенных воплей детей.
Всякий раз, когда Винкейну выпадало поднимать наверх рабов для ежемесячной прогулки и специальной кормежки, по крайней мере половина из них была в ссадинах и синяках: новый ученик раскачивал подъемник, и тот ударялся о стены, или же он «случайно» ронял кого-нибудь, а потом наступал на несчастного. Крики боли не стихали, пока он с тычками и подзатыльниками раздавал пищу, полагавшуюся рабам всего раз в месяц. Все обвинения Винкейн выслушивал с самым невинным видом, словно был совершенно ни при чем. Но больше всего пугало Омета то, как сверкали глаза Винкейна, когда несчастного раба, посмевшего возвести на него «напраслину», секли в наказание за проступок. Порой Омета охватывало сильное желание подстеречь Винкейна и столкнуть его обратно в шахту.
Тот зашел настолько далеко, что — в качестве шутки — обстриг волосы Омета, пока тот спал. Всю ночь Омету снились кошмары, будто Винкейн стоит над ним с ножом в руке и ухмыляется, а когда он проснулся, оказалось, что мерзавец обкромсал его длинные волосы, и теперь они неровными прядями торчали в разные стороны. Сначала Омет хотел задать негодяю взбучку, но потом решил, что не стоит привлекать внимание Эстен — даже если он победит в драке. Он проглотил обиду и обрил голову. Оказалось, так даже лучше: не жарко около печей.
Единственную ошибку Винкейн совершил, когда решил помочиться в ведро с питьевой водой, прежде чем спустить его вниз, — видимо, он решил, что это очень смешно. Он стоял спиной к двери и не заметил, как вошла Эстен, явившаяся с очередной проверкой. В Ярим-Пааре считалось преступлением зря расходовать воду, и, хотя Эстен сама постоянно нарушала законы, очевидно, к этому она относилась серьезно.
Она схватила Винкейна сзади за уши и так сильно дернула, что чуть не оторвала их, а затем надавала ему пощечин. Винкейн сделал соответствующие выводы и больше не повторял своей шутки — по крайней мере, на глазах Омета, — хотя явно не почувствовал никакой боли.
Даже то, что можно было бы принять за положительное качество Винкейна, рано или поздно все равно оказывалось грязной проделкой. В отличие от других учеников, Винкейн беспрекословно вытаскивал тела маленьких рабов, умерших в туннеле, чтобы отнести их в печь в то крыло фабрики, где спали подмастерья.
Эстен приказала использовать для кремации вторую печь, ту, с которой работали старшие ученики, после того как один из рабов попытался бежать во время ежемесячной прогулки. Эстен швырнула его в самую большую печь для обжига и захлопнула дверцу. Запаха почти не было, но формы пострадали от дополнительной влаги, и шесть рядов изразцов безвозвратно испортились. С тех пор Винкейн относил тела детей-рабов в печь, находившуюся в дальнем крыле. Как-то раз Омет пошел посмотреть, что так задержало Винкейна, и его чуть не вырвало, когда он увидел, какой ритуал тот устраивает перед сожжением тела.