Судьба генерала
Шрифт:
— Да Зейтун приехал уже. Правда, караван его не пришёл ещё.
— Где это ты его встретил в такой ранний час? — спросил один меднолицый купец с весёлыми и хитрыми, узкими как щёлочки глазами. — Уж не в спальне ли его красавицы жёнушки?
Все в кахвехане захохотали. Зейтуна не любили за злобный и сквалыжный нрав, и его мучения с молодой женой всем хорошо были известны и воспринимались как возмездие, которое послал Аллах этому вредоносному одноглазому сухому стручку. Так же неприязненно относились и к святоше Мехраку, он и молился в мечети, и торговался на базаре с покупателями одинаково неистово за каждый грош или просьбу к Аллаху.
— Чтоб ишак написал тебе на язык, Мехмед! Разве можно говорить
— Да ведь всем известно, Мехрак, что ты в мечеть-то ходишь с постной рожей совсем не для молитвы! — громко и весело выкрикнул Экбал. — Про таких, как ты, ещё Омар Хайям сказал:
Вхожу в мечеть смиренно, с поникшей головой, Как будто для молитвы… но замысел иной: Здесь коврик незаметно стащил я в прошлый раз; А он уж поистёрся, хочу стянуть другой.Теперь уж в кахвехане смеялись не только посетители, но и слуги. В Персии очень любят стихи своих поэтов-классиков, и ввернуть в речь поэтическую строчку считается высшим шиком.
— Какой-то жалкий раб меня оскорбляет прилюдно! Да я тебе голову сверну, молокосос паршивый, пьяница и распутник! Думаешь, мы не знаем, что за шербет ты пьёшь по утрам? Там же не сок, а вино со льдом, нечестивец! Гореть тебе в аду вместе с твоим Омаром Хайямом, который был таким же дебоширом, язычником и пьяницей, как и ты, свинячий сын. И уж там тебя не защитит твой господин, да пошлёт Аллах наследнику престола Аббас-мирзе долгие годы жизни, да и сопутствует ему всегда счастье, — с этими словами благоразумный Мехрак сел на своё место, откуда он вскочил в порыве негодования и на великого поэта, и на его рыжеволосого последователя.
Все опять рассмеялись. Дело в том, что Мехрак невольно сказал каламбур, ведь по-персидски «счастье» звучит как «экбал», так и звали молодого повара наследника престола, шахского сына Аббас-мирзы, который был правителем Азербайджана, самой богатой области Персии, и постоянно проживал в Тебризе. Хотя Экбал и происходил из рабов (его в детстве привезли купцы с Кавказа и продали на невольничьем рынке в Тебризе), но задевать любимого повара свирепого Аббас-мирзы было небезопасно. Тем более что Экбал пользовался большой популярностью среди тебризцев. Весёлый повеса, он гулял напропалую. А о его любовных похождениях складывались легенды. Поэтому все святоши преклонного возраста — в гаремах их были молоденькие и резвые жёнушки — люто ненавидели Экбала и всячески пытались его очернить. Но пока рыжеволосый красавец был незаменим на кухне наследника престола — а он готовил удивительные соусы и приправы, секреты приготовления которых были известны только ему одному, — чудо-повар и первый гуляка в Тебризе был неприкосновенен. Правда, если бы его поймали с чужой женой, да ещё бы при свидетелях, то тогда уж и сам Аббас-мирза не смог бы его спасти, но сделать это пока что никому не удавалось. Ну, а сознание того, что он ходит по лезвию бритвы, залезая ночью в очередное окно, придавала получаемым удовольствиям в глазах любителя острых ощущений особую, ни с чем не сравнимую прелесть.
Тем временем Экбал поднял чашу со своим шербетом, принесённым проворным слугой, и произнёс:
ТыИ Экбал осушил чашу до дна. Все захлопали, и что тут началось в кахвехане — невозможно описать! Пожилые купцы, как молодые юнцы, стали наперебой заказывать шербет Экбала, забурлили кальяны, к табаку которых была примешана конопляная травка, посетители запели песни, начали хохотать до упаду. В облаках дыма покрасневшие потные физиономии блестели, как лики шайтанов и грешников в аду.
— Это просто Иблис какой-то, проклятый рыжий джинн, посланный нам в наказание за наши грехи, — ворчал Мехрак, выбегая как ошпаренный из вертепа, в который мгновенно превратилось солидное кахвехане. — Стольких почтенных и уважаемых купцов сбил спонталыку этот смазливый мальчишка и его грешный учитель Омар Хайям, чтоб перевернулся он в своей могиле! — плюнул себе под ноги Мехрак и поспешил на базар в свою лавку.
Само же рыжеволосое дитя порока проворно выскользнуло из кахвехане и быстро пошло к цитадели в центре города, туда, где возвышался дворец Аббас-мирзы, окружённый удивительными садами. Экбал спешил: пришло время готовить соусы своему повелителю.
5
Шахзаде, сын персидского шаха и наследник престола, Аббас-мирза гулял этим днём в своём саду в прескверном расположении духа. Время подходило к обеду.
«Опять русские что-то затевают», — думал правитель Азербайджана.
Ему только что доложил секретарь, пронырливый Мирза-Дашур, что генерал Ермолов, новый главнокомандующий Кавказским корпусом, или как его называли сами персы сардарь Кавказа, приказал своим подчинённым составить подробную карту земель на границе с Ираном. Во всех персидских областях, примыкающих к русской границе, оживились противники шаха и его наследника.
«И русский генерал ещё к тому же сам возглавляет посольство, которое вот-вот отправится к нам. Чего ему у нас нужно? Это уже похоже на демонстрацию силы. Ведь одно дело, если переговоры ведёт какой-нибудь рядовой чиновник, с ним, собственно, можно и не особенно считаться, а совсем другое дело, если дипломатией занимается человек, который управляет краем, сравнимым по размерам с самой Персией, и которому стоит только глазом моргнуть, как целый армейский корпус переступит границу и устремится к Тебризу», — думал Аббас-мирза, прохаживаясь под могучими вековыми чинарами.
Деревья, сплетаясь ветвями в вышине, надёжно защищали аллеи от уже жаркого, несмотря на весну, солнца. Здесь, в этих зелёных галереях, было прохладно, легко дышалось. Приятно пахли растущие рядом с чинарами высоченные косматые сосны. Шахзаде не спеша зашагал по дорожке. Под остроносыми сапожками из красного сафьяна чуть похрустывал белоснежный песок. Наследник персидского престола был невысокого роста. На стройной фигуре изящно сидел долгополый голубой кафтан из тончайшего, отличной выделки сукна. Алый кушак туго обтягивал тонкую талию. Во всех движениях шахского сына сквозила какая-то почти женская грация. На бело-розовом лице блестели, как большие мокрые сливы, чуть продолговатые карие глаза под чёрной высокой смушковой остроконечной шапкой. Аббас-мирза раздумывал и по привычке поглаживал аккуратно подстриженную бородку, окрашенную хной. На длинных нежных пальцах горел ярким огнём огромный брильянт в золотом массивном перстне.