Судьба генерала

Капустин Олег Олегович

Безюрг уселся на подушки в одной из комнат своего дворца, перед маленьким фонтанчиком, навевающим прохладу, и стал неспешно курить кальян, слушать тихое журчание воды и ждать, когда под покровом ночи к нему прибудет представитель его коварных, как и он сам, истинное дитя многоликого Востока, друзей. Вскоре он услышал шаги в соседней комнате. Так громко, неуклюже и бесцеремонно мог шагать только франк в своих чёрных сапогах на высоких, таких неудобных каблуках. Но вот звук шагов прекратился. Чёрный невольник, проворно упав на колени, помог снять с гостя обувь и отворил резную дверь. По коврам в кожаных тапочках с загнутыми носками навстречу вставшему с подушек хозяину подошёл

уже другой, мягкой и вкрадчивой походкой Генри Уиллок, поверенный в делах Англии в Персии, в настоящее время временно возглавляющий британскую миссию. Он много лет был секретарём при трёх английских посланниках, неплохо выучил персидский язык и так проникся духом Востока, что сами азиаты с удивлением и завистью наблюдали его умение вести самые головоломные и бессовестные интриги. Он был невысоким, хиленьким человечком с лысым, яйцеобразным черепом, живыми, хитрыми глазками и пухлыми, сластолюбивыми губами. Его длинные белые пальцы извивались, словно давно утратили кости, как восковые бело-розовые черви. Наклонив голову набок, он высокопарно, в восточном стиле, приветствовал каймакама и уселся непринуждённо рядом с ним на подушки. Молчаливый слуга в красной феске принёс ему кальян, и выпятив лоснящиеся красные губы, довольно причмокивая, Генри Уиллок начал потягивать ароматный дымок и посматривать на Мирзу-Безюрга маленькими, хитрыми глазками, на мгновения скрывающимися в складках желтоватой кожи: ни бровей, ни ресниц у него почти не было.

— Мой повелитель, да продлит его дни Аллах, очень недоволен этим русским медведем, он припёрся к нам со своим посольством, больше напоминающим военный отряд, — начал каймакам, опустив глаза на ковёр, словно любуясь сложным многоцветным орнаментом. Его сухие руки поглаживали не спеша длинную тощую бороду. Старик замер, словно забыл, о чём начал говорить.

— Я повесил своё ухо на гвоздь внимания — проговорил английский дипломат, склоняя свою голову к другому плечу и выпуская перед собой лёгкое облачко дыма.

Безюрг скривил в усмешке высохшие серые губы, — ему всегда было весело слышать, когда франк вдруг самоуверенно приплетал к своей речи какой-нибудь сугубо восточный оборот, который в его устах, как правило, выглядел довольно нелепым.

— Так вот, недовольство наследника престола достигло своих пределов! — Каймакам поднял свой длинный палец с покрашенным хной ногтем. — Ия хотел бы знать, как отнесутся наши друзья к тому, что эти невежи, наглые собаки русские, вынудят нас принять самые жёсткие меры?

— То, что русские не приняли нашего предложения стать посредниками в их переговорах с вами, была самая большая ошибка сардаря Кавказа, — сказал с подчёркнутой значительностью Уиллок, слегка кашлянув, чтобы оттенить всю весомость своих слов. — А за ошибки надо расплачиваться. Эти глупые медведи, совершенно не понимающие той сложной, я бы сказал, специфической обстановки, сложившейся во владениях шахиншаха, да здравствует он много лет, попали в полную изоляцию. Ну как и с кем они будут здесь вести переговоры, когда их в стране на дух не переносят?

— Но они могут попытаться связаться с теми вкравшимися в доверие нашего великого шаха, кто пойдёт на противоестественный союз с северными врагами нашей веры, и всё для того, чтобы навредить нашему господину, наследнику престола, — вкрадчиво проговорил каймакам и добавил, неожиданно по-молодому остро взглянув на дипломата: — Кстати, эти враги правителя Азербайджана спят и видят, как бы выгнать из страны всех подданных английского короля, да продлит Аллах его дни.

Мирза-Безюрг вполне прозрачно намекал на партию противников наследника престола Аббас-мирзы, которую возглавлял его

старший брат Мамед-Али-хан. Его поддерживали многие видные сановники Персидского государства, хорошо зная, что, как только любимый сыночек шаха, вынужденный сейчас проживать в провинциальном Тебризе, дорвётся до власти в Тегеране, он наверняка разгонит всех, кто окружал его отца, и на освободившиеся места посадит своих приспешников. Среди этих обеспокоенных своей судьбой, несмотря на солидный возраст, был и визирь шаха, моатемид эд-дауле, Мирза-Шефи.

Генри Уиллок отлично знал внутренний расклад сил в Персидской державе. Хитрый и коварный англичанин всё поставил на воинственного наследника престола Аббас-мирзу и, так же как он, с нетерпением ждал, когда правящий сейчас шах отойдёт в мир иной. Всё это было известно каймакаму Безюргу, поэтому-то он вкрадчиво, но настойчиво подводил английского дипломата к пониманию и поддержке тех подлых и безжалостных мер, которые задумал Аббас-мирза против русских.

Английский поверенный в делах вздохнул — он не любил высказываться определённо, но сейчас был как раз такой случай, когда сами обстоятельства вынуждали его изменить своим правилам.

— Я вполне согласен с вашим повелителем, что русским нельзя позволять раскачивать лодку персидской государственности, обостряя внутриполитическую обстановку, и натравливать на законного наследника престола силы зла и неверия. Чтобы помешать этому, конечно, просто необходимо принять самые решительные меры, но... — Генри Уиллок открыл широко маленькие глазки, спрятанные в складках жёлтой кожи, и выразительно взглянул на каймакама, — мне совершенно не обязательно знать все подробности того, что вы будете предпринимать. Я вполне полагаюсь на вашу опытность и вместе с тем осторожность.

— О, конечно, конечно, мы будем предельно сдержаны, — загнусавил себе под нос Безюрг, слегка раскачиваясь и со змеиной усмешечкой поглядывая на англичанина, — но ведь всё в руках Аллаха, милостивого и милосердного. Если русский генерал вдруг помрёт по дороге в Тегеран, то мы-то здесь при чём? Нужно было быть самому осторожным, а не нанимать разных проходимцев себе в услужение.

— О, да-да, — поддакнул англичанин, — пути Господни неисповедимы. Ведь может приключиться и так, что на посольство нападёт отряд местных злобных и беспощадных разбойников и вырежет половину нерасторопных русских. Сейчас так неспокойно на дорогах. А мы их предупреждали, что не нужно соваться сюда с неуклюжими дипломатическими миссиями. Через нас они могли бы уладить все свои дела, и всё было бы проделано быстро, эффективно и что, самое главное, безопасно!

— Разбойники, говорите? — взглянул на англичанина каймакам с интересом. — А мне как-то не приходила в голову такая мысль. Ведь правда, там же их кишмя кишит!

— Вот и отлично, — потёр свои гибкие, словно две змеи, руки Генри Уиллок, — мы обсудили все наши дела. Пора и отдаться объятиям Морфея.

Англичанин вначале недоумённо встретил вопросительный взгляд перса, а затем, смеясь, пояснил:

— Это отнюдь не какой-то там смазливый мой слуга, это божество сна. Отдаться объятиям Морфея — это значит заснуть.

— Понял, понял, — закивал головой, завёрнутой в зелёную чалму, Мирза-Безюрг, скабрёзно хихикая, — а я вам, мой друг, хотел уже подарить одного из моих красивейших невольников.

— О, что вы, что вы, любезный, я отнюдь не по этой части, — замахал руками Генри. — Мне вполне достаточно последнего вашего подарка. Они из меня все соки высосали, я превратился в выжатый лимон, — меланхолично склонил лысую голову на плечо английский поверенный. Каймакам недавно подарил ему двух молоденьких эфиопок.